Евгений Вермут - Когда рядом никого… Я бы им сказал!

Эта прямолинейность была и в его мыслях. Он всегда говорил, что думал. Когда он кому-то что-то доказывал – противоположной стороне не оставалось ничего, кроме, как согласиться с ним во всем, ибо спорить с таким человеком было бесполезно, какими бы абсурдными ни казались его доводы.

Он всегда слушал только то, что хотел слушать, слышал только то, что хотел услышать и видел только то, что хотел видеть.

Он никогда никому не лгал даже из жалости. Он был исключительно честным и этим был страшен, потому что честность эта была сравнима только с жестокостью.

Это был ЧЕЛОВЕК НОВОГО ВЕКА! Самый современный, самый крепкий, самый высокий. Такой же, как современный небоскреб: гладкая бетонная стена – лоб, а за стеной длинные прямые коридоры – извилины мозга.

Так он и жил.

Соответственно…

У одного человека часто бывали друзья. Это был довольно дружелюбный мужчина средних лет, неженатый. Он любил общение, любил принимать гостей, сам ходил в гости. Как-то раз, посетив своего товарища, друзья увидели на стене его квартиры портрет. Точнее даже не портрет, а пустую рамку для фотографии, перевязанную черной траурной лентой. Так как друг их ничего об этом не говорил, и продолжал себя вести, как ни в чем ни бывало – шутил, смеялся, обсуждал какие-то общие проблемы – никто не решился спросить, что же случилось. Да и не удобно было. Ну, не хочет человек, чтобы его жалели. Наверное, потерял настолько близкого ему товарища, а может быть и это скорее всего – женщину – свою тайную любовь, и скорее всего – замужнюю женщину, что объясняло отсутствие фото… Короче, все понимали – случилась драма, которой их друг ни с кем не желал делиться. Есть такой тип людей: любое горе, любую жизненную неурядицу они переносят и переживают в себе, хотя по внешнему виду никогда не скажешь, что у них что-то произошло.

Но проходили дни, недели, месяцы, а портрет все так же оставался висеть на своем месте. Друзья давно к нему привыкли и уже не замечали его. Для всех эта странная траурная рамка превратилась в одну из тех ненужных мелочей интерьера, которые «украшают» любую комнату, квартиру, в зависимости от причуд их владельцев. У одних – это статуэтки, вазочки, салфеточки, покрывающие собой все, что можно накрыть в доме. У нашего знакомого такой статуэткой был обезличенный портрет.

Прояснилось все совершенно случайно. Однажды, в один из праздников, друзья собрались в очередной раз, накрыли стол, сели, выпили, разговорились и тут у одного из них взгляд упал на запыленную рамку с черной перевязью наискосок. Чувство такта у пьяного человека, как известно, не такое, как у трезвого. Последовал вопрос. Дальнейшее было несколько неожиданным. Наш герой резко изменился в лице, опустил на стол поднятую, было, рюмку с водкой, осунулся и, глядя из-подлобья на окружающих, злобно, сквозь зубы, медленно растягивая, произнес одно короткое слово: – Ж-ж-жду!

Был у меня один знакомый. Хороший парень. Спокойный. Когда не пьет. А когда выпьет… Ножики ему нельзя давать. Ни в коем случае. Не умеет он с ножиками обращаться. В детстве не научили, а взрослому уже трудно учиться. Как возьмет он в руки этот ножик, так сразу что-нибудь порежет. Или кого-нибудь. Помню, был он однажды на свадьбе. Как он туда попал, не знаю, может, просто зашел молодых поздравить. Ему и налили. На свою голову (простите за каламбур). Ну, так вышло. Наливали ему, а получилось – на свою голову. А это же свадьба, все-таки. Тут и посуда, и приборы всякие. Вилочки-ложечки-ножички… Выпил парнишка. Закусить потянулся, глядь – игрушка его любимая. В упор на него смотрит. А дальше, сами знаете, с техникой-то безопасности у него с малых лет не лады. В общем, поранил он несколько человек. Точнее, зарезал. Вместе с семьями. Суд был… С тех пор он здесь уже не живет. Говорят, что переехал куда-то далеко. В Сибирь, что ли. Там ему безопасней. Охраняют. И, главное, ножиков не дают. Берегут, чтобы не поранился.

Вот такая история.

Ты втыкаешь в уши свои наушники.

Ты врубаешь музыку на всю катушку.

Ты отключаешься от мира,

Чтобы не слышать, что

Где-то, на белом свете…

« – Парень, как пройти на…»

« – Который час, не скажете?»

« – Гражданин, ваш билет?»

« – Молодой человек, уступите место бабушке…»

« – Помогите!!!»

Но ты глух.

Ты потерял на время свое сознание.

И… исчез.

Пускай ты едешь в метро, в автобусе, в трамвае или просто шагаешь куда-то своей такой уверенной и чуть танцующей походкой, все равно тебя сейчас нет. Ты не существуешь для остального мира. Мир потерял тебя.

Нет тебя.

Нет!

Ты никто.

Упокой, плеер, твою душу.

Аминь!

Стояли солнечные майские дни. Впереди было целое лето. Хотелось жить. Мне было 51, ей 26.

Я сидел на ступеньках возле двери своей квартиры и курил, когда они вышли. Он нес малыша, она выкатывала большую сумку на колесиках. Вызвали лифт. Ну, вот, уезжаем. – сказала она бодрым голосом. Хотя для «бодрого» этот голос был слишком тихим и потому казался немного грустным. Счастливо вам! – ответил я – Жалко, что уезжаете. Хорошие соседи были. Пришел лифт. Первым вошел муж. Она, входя, обернулась и мне в этот момент показалось, что в ее глазах стоят слезы. И взгляд был какой-то жалкий, забитый. Я растерялся и только чуть заметно кивнул ей. Было слышно, как там, на первом этаже, они выходили, как зазвенел домофон на открывающейся двери подъезда. Затем тишина… Но через минуту дверь снова открылась, и я услышал дробный стук шагов. Явно поднималась женщина. Мы встретились взглядами, когда ее голова показалась из-за лестничного проема. Я встал. – Я, тут, забыла… Она стояла лицом ко мне, но смотрела куда-то вниз, под ноги. – Хорошо, что ты вернулась. Мы как-то неправильно попрощались. Слишком быстро. Я пытался шутить, но ничего не выходило. Потом взял ее за плечи, поцеловал в щеку. – Вот, теперь все нормально! Я лгал. Нормально вовсе не было. Мы стояли и молчали. Я обнял ее. Притянул к себе… Не помню, как встретились наши губы. Страсть, накопленная нами за несколько лет, которые мы знали друг друга, вдруг выплеснулась наружу, будто лава из проснувшегося вулкана. Кружилась голова, дико билось сердце… Это длилось секунды. Мы всего лишь целовались. Наконец, она оттолкнула меня. Посмотрела с нескрываемой обидой: – Ну, где вы были раньше? Где вы были?! Почему…!

…Я хорошо помню тот день, когда забегал к ней за мелочью на метро. Несколько месяцев назад она родила сына. Он спал в кроватке. Она занималась по хозяйству. На ней была короткая широкая рубашка не по размеру, с широким горлом. Она покраснела, засуетилась. – Я с-сейчас. Здесь где-то должны деньги лежать. Прихожая была маленькая, поэтому мы стояли вплотную друг к другу. И когда она нагнулась открыть тумбочку, у меня перехватило дыхание. Под рубашкой у нее ничего не было. Было бы неверно сказать, что я лишился дара речи. Впрочем, бормотание тоже вряд ли можно назвать разговором. Я что-то отвечал ей, запинаясь, пока она копалась в шуфлядках. О чем она спрашивала, я никогда уже не вспомню. Скорее, что-нибудь дежурное – про погоду, например. Здесь нет. – удивилась она, – Пойду на кухне поищу. На кухне она долго открывала-закрывала настенные шкафы, потом перешла в комнату. Проснулся и заплакал ребенок. Я взял его на руки. Она продолжала искать, принимая при этом такие немыслимые позы, что… А ведь она ждет чего-то, она хочет меня! Я почувствовал это всем своим существом: по ее суетливости, по тому, как долго она искала мелочь по всей квартире, по выражению лица, отрывистому разговору, наконец, по набухшим соскам такой прекрасной до умопомрачения груди… Нет, это невозможно описать. Как ни напиши, все будет выглядеть пошло. Это надо прочувствовать. Великое женское соблазнение.