Кира Кольцова - Птица дивная

Всего, каких-то шесть лет назад я, сломя голову, убегала от Альберта через декретный отпуск, бросив к чертям собачьим все напускное благополучие «поднебесной» престижной нефтяной компании, устремляясь с головой, на приличной скорости, прямо в «ноль», в предельно манящее начало своего будущего. В будущее, которое будет моим, с трудностями начального этапа, с утомительной «раскруткой» и ежедневной борьбой за место под солнцем.

– И почему я ни разу не пожалела об этом? – произнесла я. Мой голос привлек внимание попугая. Он игриво склонил набок голову и издал странные гортанные звуки, видимо, выразил, таким образом, свое желание поговорить со мной.

Я направилась в свой кабинет через освещенный ночными уличными огнями холл. Уютный диван с креслами – отдыхали от дневных посетителей. От роскошных ухоженных тропических растений – расползались тени, рисуя по стенам причудливые узоры. Включив настольную лампу, я присела на край кресла – за свой стол. Завтра у меня судебный процесс. В очередной раз придется отстаивать интересы и защищать права одного незадачливого предпринимателя. Собрав документы в кейс, я достала косметичку. Изящное зеркальце показало мне то, что не выдерживало ни какой Наташкиной критики. «И разве поможет в этом случае губная помада и каблуки? – подумала я, – конечно, поможет! Еще и как! Да… два года без мужчины. И что? Некогда мне…» Захлопнув косметичку, я вызвала такси. Пора ехать домой, который с недавних пор стал напоминать «общежитие».

– Ну что? Лошадь ты, двужильная! Бизнес твой – в порядке – куча дел, постоянная клиентура, студенты на производственной практике, связи. Жаловаться – грех!

«Приятная самодостаточность – мой верный спутник. Иначе и быть не может. Ведь я, на свое усмотрение, нашла и сформировала то, что мне нужно. Юридическое… Экономическое. Это именно тот стержень, который позволял устойчиво идти и развиваться дальше, накапливая бесценный опыт» – размышляла я, присаживаясь на заднее сидение такси. Приятно заурчал двигатель старенького «Мерседеса», спокойная музыка – все это было отличным дополнением к моему настроению.

– И когда вы машину себе купите? Не надоело вам кормить таксистов? – поинтересовался водитель – уже знакомый, как и многие другие в его службе.

– Столько забот, что к ночи – только одна потребность возникает: кто-то, а не я, должен быть за рулем. Отвыкла я. Работал у меня водитель и я, видимо, привыкла к его присутствию.

– А сейчас он где?

– Уволила, три месяца назад – так сложилось. Теперь хочу ездить на такси! Каприз, если хотите. Натура у меня – женская – то одна вожжа, то – другая! – ответила я, смеясь.

Таксист – шутил, рассказывал о себе. За приоткрытым окном, мелькал лес, дома с темными глазницами окон. Хотелось задремать прямо здесь – в пути, не думая больше ни о чем…

…Тяжелая дубовая дверь впустила меня в квартиру. Приглушенный и легкий свет в прихожей – был утешением для усталых глаз. Легкий палантин медленно соскользнул с моих плеч и накрыл собой наспех снятые туфли. Как тень – легко, почти невесомо – шла я из комнаты в комнату. Мальчишки – спали. Надюшка, моя старшая дочь, читала справочник, лежа в своей постели, и, в полумраке комнаты, выглядела старше. Она аккуратно и медленно положила книгу поверх одеяла и подняла на меня свои большие лучистые глаза. Нежная улыбка на пухлых губах. Волосы пшеничными прядями по подушке…

– Мамуль, что так поздно? – произнесла она и нежно обняла меня. – Я ждала тебя. Мне надо сказать тебе кое – что.

– Что, милая? – я встревожилась и взяла ее руки в свои.

– Сашка зовет меня замуж, а я считаю, что – рано. Хочу пожить с ним, не много. Узнать его, лучше.

Я устало закрыла глаза и прижалась к своему, такому уже взрослому ребенку. Трудно было говорить. Моя девочка… ведь ей еще только восемнадцать… Сашке ее двадцать три…

– Мам, я очень его люблю, а он – меня! Я перееду к нему. Ты – не возражаешь?

Тупой обух новостей, прозвучавших почти шепотом – оглушил, оставив печать удушающей тревоги. Возврата – не будет. Моя дочь хочет уйти. И я видела это. Ненавистный семейный разлад – не по силам ей… уводил ее безвозвратно от меня – в неизвестность взрослой жизни – ее жизни.

– Мам, я не хочу здесь больше жить. Не хотела тебе говорить. Мне кажется, что будет правильно, если я буду говорить то, о чем думаю. Ты ведь сама меня учила этому! – она поцеловала меня и прижалась своей щекой к моей. – Я уйду, а ты в этой комнате сможешь отдыхать и быть одна, когда захочешь.

Ее жертвенность – сбивала меня с ног и подстегивала ее к поступкам – к новому опыту – без моей опеки.

– Мам, наша квартира уже почти два года похожа на общежитие. Мы живем как соседи. Твой муж за это время стал только дальше для тебя. Ему ведь все равно, так ведь? Я бы на твоем месте – убила обоих! Почему у тебя такая сестра? И о чем он думал, тогда? Явно не о тебе! Прости меня, пожалуйста…

Я поцеловала свою дочь, поправила одеяло, подушку – как в детстве и, ни чего не ответив ей, направилась к своей постели. Приняв горизонтальное положение, я ощутила блаженство. Глубокий сон настиг меня, как ловчий и увлек за собой – в темноту и беззвучие. Марево сна захватило мое сознание, трудно было понять, где я блуждала, может среди мыслей своих, как среди деревьев, в промытом летним дождем, лесу. Окольцованная… Венчанная… Я, каждым своим вздохом, легкими шагами гейши, уходила, как в анабиоз, в расставание с прежней жизнью. Мои крылья – такие сильные и, между тем – сотканные из нежнейшего пуха, в канве из шелковых нитей – тлели медленно, источая удушливый смрад от горечи и потерянного счастья… Мое счастье, пригрезившееся мне, когда-то – возвысило! Ведь я училась любить! Любить – любящего меня!

Оказывается, у счастья есть своя музыка! Видимо она была слишком хороша, что даже разбудила, оглушила кого-то, в глубинах черной бездны, коварно готовившего свое представление – Морока циничного, который постепенно овладевал драгоценным – всем, что было у меня! Завидуя и корчась от вожделения присвоить и обглодать, как мосол! А затем выкинуть на свалку меня и мою семью, наслаждаясь результатом и пустотой, восседая на руинах, перерезав все пути к восстановлению…

Дождливому утру, не смотря на все его старания, не удалось испортить мне настроение. Удачно проведя судебный процесс, распрощавшись с одноразовым пропуском для входа в суд, я вышла на широкое крыльцо – щедро омытое косыми струями проливного дождя. Проспект Сахарова переливался солнечными бликами промытых дождем окон. Свежесть ударила в лицо! Москва – умытая красавица, в такт моему хорошему настроению, вместе со мной, утонула в радуге, наслаждаясь утром, свежим ветром и блеском застывших капель на мчащихся мимо автомобилях, любовалась своим отражением в прозрачных лужах…