Виктор Гришаев - Медвежий мыс

«Только не стороной с торчащими гвоздями, только не гвоздями».

Драка внезапно начавшаяся, также быстро и закончилась. И мужики, как ни в чём не бывало, пошатываясь, один за другим направились в барак. Спокойно разошлись и зеваки.

Вероятно, тяжёлая жизнь, страх за себя, за своих детей приучили людей к безмолвному восприятию всего происходящего.

Уже точно никто не скажет, когда же появились литовцы в Пихтовке, или перед войной или после неё.

Петраускасы: Кястас, его жена Паулина Петраускене, их дети – сын Марюс Петраускас и уже, родившаяся в посёлке, дочь Катрина Петраускайте, болезненно перенесли ссылку в Сибирь. Особенно тяжело переживал глава семейства. Он когда-то зажиточный человек на своей Родине, здесь чувствовал себя изгоем. В свободные минуты от ручного каторжного труда в лесу, Кястас уходил далеко от дома к озеру и часами глядел на гладкую и спокойную водную поверхность. Возможно, на какое-то время северная природа успокаивала его, но только на какое-то время.

Тяжёлой работы он не боялся, но куда денешь мысли о Литве, её прекрасных полях, на которых он так любил трудиться. А что делать с не исполненными мечтами? Разве такой участи желал он своим детям?

– Что-то долго отца нет, – проговорила Паулина, обращаясь к детям.

– Наверное, опять ушёл на своё любимое место, – прозвучал бархатный голос красавицы Катрины.

– А ведь ему, завтра рано на работу, – не унималась мать, с явным беспокойством поглядывая на детей.

Сын, понурив голову, молчал.

Но, когда и рано утром Кястас не появился дома, встревожились все.

– Марюс, сынок, надо его искать. Ты же знаешь, куда он ходит, он же брал тебя с собой.

Ещё издалека сын увидел весящее тело отца. Так и, не выдержав изгнания, Кястас Петраускас повесился на суку сибирского кедра.

Похоронили среди сосен, на лесной поляне, поставив на могилу высокий католический крест с изображением образа Иисуса Христа.

Первое сентября Сергей Кедров помнит до сих пор, словно это было вчера. Приготовления начались задолго до этого памятного дня. Ожидание чего-то нового было сладостно-волнующим и долгим по времени.

– Сергей, в этот выходной поедем в Кедровск. Надо тебе кое-что прикупить к школе, – как-то обратился Михаил к сыну. И подмигнув, добавил: «Так что собирайся».

От радости мальчик запрыгал по квартире, напевая простые песенки.

Из районного центра возвращались по Оби на обласке.

– Садись посередине, держись крепко за борта и не дёргайся, – спокойным голосом сказал отец, сосредоточенно посматривая на взволновавшую реку.

Стоял конец августа. Шёл моросящий дождь. От ветра водная поверхность бугрилась. Волны были небольшими, но достаточными для маленькой, долблёной лодчонки, чтобы её качало в разные стороны. Серёжке стало страшно, особенно, когда они оказались далеко от берега широкой сибирской реки. Казалось, что вот-вот вода захлестнёт обласок, и он перевернётся. Но целеустремлённый взгляд отца и его увереннаработа веслом, успокаивали мальчишку. Всматриваясь в медленно приближающийся берег, думал только об одном:

«Как можно быстрее оказаться на земле».

И когда первого сентября Серёжа Кедров пришёл в школу, он был самый счастливый, потому что только у него был настоящий школьный портфель.

В Пихтовке была только начальная школа. И когда Серёжка перешёл в пятый класс, родители отправили его в районный центр Кедровск. Так началась жизнь Сергея Кедрова «в людях», так впоследствии он вспоминал. Единственным человеком в новой семье, которая понимала его и по-настоящему любила, была бабушка Зоя, и он отвечал ей взаимностью. В это время она жила в доме младшего сына Захара, куда и был определён на жильё Сергей.

Четыре месяца учёбы пролетели быстро. Наступили зимние каникулы и всех школьников из Пихтовки, обучающихся в Кедровской средней школе, повезли на санях домой. Одетые в полушубки взрослые и закутанные в собачьи дохи дети, чувствовали себя комфортно в сорока градусный мороз. Перевалив открытое место Оби, обоз из пяти лошадей въехал на хорошо укатанную лесную дорогу. К деревне подъехали поздно вечером. В большой комнате дома Кедровых, Серёжка увидел много людей. Всхлипывая и суетясь, обняла сына мать, а потом опять поспешила к гостям.

На какое-то время мальчик остался один в маленькой комнате.

– Серёжа, как дела? Не скучаешь? – услышал он голос отца.

– Да всё нормально, – деловито ответил мальчик.

– А как баба Зоя, моя мамуля поживает, как её здоровье? – снова задаёт вопрос Михаил, присаживаясь на кровать рядом с сыном.

– Не жалуется. Всё что-то готовит, стряпает. А какие рыбные пироги с нельмой, муксуном у неё получаются, наверное, никто так не умеет. А заварные, какие делает, пальчики оближешь! – восторженно отвечал Серёжка, изредка бросая взгляд на заинтересованное выражение лица отца.

Долго ещё разговаривали отец с сыном, то громко, то тихо, то почти шёпотом. Михаил всё расспрашивал – про брата, про его жену, про племянников и про всех родных, осевших давно в районном центре.

Потом, часто вспоминая этот последний разговор, Сергей Кедров ловил себя на мысли, что отец, как будто, прощался с ним.…

Стоял тёплый весенний воскресный день. На стадионе районного центра собралось много народу. Играла музыка. На спортивной деревянной площадке старшеклассники играли в баскетбол. Только Серёжке было почему-то грустно. Он всё ходил от одного спортивно-культурного мероприятия к другому и не находил себе места. В какой-то момент перед ним неожиданно появился двоюродный брат Андрей.

– Ты ещё ничего не знаешь? – с ходу обратился он, загадочно глядя на Сергея.

– А что я должен знать?

– А то, что твой отец утонул, – невольно выпалил брат, переминаясь с ноги на ногу.

Не расслышав, Серёжка переспросил: «Твой отец?»

– Нет, твой!

Ошарашенный таким страшным известием, ничего не сознавая, мальчишка сорвался с места. Он бежал и твердил:

«Папка утонул, папка утонул!»

Поднимаясь по ступенькам крыльца дома, он услышал голос Зои Максимовны: «Серёжа, что с тобой?»

Внук кинулся в объятия бабушки и разрыдался.

– Папа утонул, его больше нет, его больше нет, и никогда не будет! – твердил он.

– Успокойся, успокойся, – шептала она, поглаживая вихрастую голову внука.

Так и стояли они, обнявшись, русская женщина, пережившая на своём веку потерю ни одного близкого человека и двенадцатилетний внук, впервые столкнувшийся с огромным горем.

Неделю Марию поддерживали успокоительными уколами. Только семилетняя Лиза, видимо, ещё до конца, не понимая происшедшего, вела себя спокойно. Это спокойствие аукнулось через годы. В шестнадцать лет врачи вынесли диагноз – приобретённый порок сердца.