Алексей Нужа - Наемник смерти

Дизайнер обложки Ольга Третьякова

© Алексей Владимирович Нужа, 2017

© Ольга Третьякова, дизайн обложки, 2017

ISBN 978-5-4474-8132-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Кто я? Где я? Я еще жив? Сколько раз я задавал себе эти вопросы?! Не знаю. Серые стены надвигаются на меня, давят своей массой, в голове всплывают яркие моменты из моей жизни. Запах плесени въедается в ноздри, холодные капли падающие с потолка ударяются об пол, действуют на нервы. Я схожу с ума! Через решётчатое окно тускло пробивается блеклый свет, пахнет сыростью слышно как плещет вода о стены. Рядом река или озеро. Не знаю. Не помню. Мысли путаются, я не могу не о чем думать. За дверью слышны шаги тюремщика. Роб, так его, по-моему, зовут или Крон. Наплевать. Зачем мне его имя! Надо его убить. Нет, не получится. Я схожу с ума… схожу с ума! Слышно как он напевает песенку «Эрида», о благородной женщине спасшую свою дочь от богача, переспав с ним, по-моему, она просто шлюха. Ненавижу эту песню, ненавижу эти стены, ненавижу…

Мне отсюда не выбраться! Если только… Нет, нет, так не пойдет! Надо прилечь, поспать, станет легче, много легче…

Удар в дверь! Встаю с матраса, встряхиваю головой, она гудит. Наверное, опять был приступ. С каждым днем приступы сильнее и повторяются все чаще. Накатывает безумие, отчаяние. Я ухожу в себя. Потом засыпаю, просыпаюсь, и боль уходит, мне становится легче. До следующего припадка. Дверь отворяется. Свет от фонаря в руках тюремщика слепит глаза. Он выливает на пол помои, потом кидает засохший кусок черного задарского хлеба.

– Жри скотина, недолго те осталось. Моя бы воля, я б тебя собственными руками… У-у-у тварь, – тюремщик смачно сплевывает на пол, специально целясь в ранее вылитое им же варево. Он всегда так делает, издевается.

– Если бы моя воля, я тебя тоже бы кончил, – мой голос слаб, – и кончу. Будь уверен.

Лицо этого идиота перекошено, он замахивается, наотмашь бьет по лицу, потом замахивается ногой, попадает по животу, наносит еще несколько ударов, разворачивается и уходит, с глухим стуком захлопывается дверь. Я смеюсь вслух. Смеюсь над болью и над ним. Я всегда люблю злить людей, люблю смотреть на их перекошенные лица, как они брызжут слюной и стараются сказать что-то в ответ. Эмоции, одна из людских слабостей, а я ненавижу слабость, презираю слабых и немощных.

Я еще долго лежу на полу, в темноте вслушиваясь в тишину, прерываемую лишь ударам капель о пол. Снова она. Стоит за дверью. Я слышу ее дыхание. И так каждый раз. Ненавидит меня!? Или боится!? Презирает!? Все сразу. Всегда молчит. Не задает вопросов. Сводит меня с ума. Чертова сука. Хочется кричать. Молчу.

Жалею ли я о прожитой жизни? О своих поступках, словах и действиях? Не знаю! Сложный вопрос, но возникает все чаще. Настойчиво влезает мне в голову. Я знаю лишь одно, в этой жизни нельзя никому доверять, нельзя не к кому привязываться. Человек это животное, умное, жестокое, расчетливое. Жить надо инстинктами, а не чувствами, только тогда ты выживешь, ты будешь чего-то стоить, с тобой будут считаться. Я играл человеческими судьбами, топтал их жизни. Идеальных людей нет, а те люди, которых вы считаете благородными героями, такие же обычные люди, как и вы, и их души так же грязны и продажны, как и ваши. У каждого человека есть цена, за которую он предаст, убьет или полюбит. Вы спросите кто я такой? Какое право я имею так рассуждать? Я имперский ублюдок. И я знаю, о чем говорю.

Если тебе дадут оружие и скажут убить человека, который тебе не нравится и пообещают, что наказания не будет, убьешь ли ты? Многие ответят, нет, но я точно знаю, что они лгут. И лишь единицы говорят правду. Люди не боятся гнева богов, они бояться лишь себе подобных. Империя не верит в богов, империя верит в своего императора. Верю ли я в императора!? Нет. Верю ли я в богов!? Нет. Я верю лишь в себя. Доверяю только лишь себе, и никому более. И, наверное, поэтому я до сих пор жив. Это истинный путь. Путь, которому следую я. Говорят, что если тебе дали пощёчину подставь другую щеку, я же не допускаю удара вовсе.

Я родился в дрянном городке, у которого не было даже названия, претории Палея. Моя мать, сразу после родов, выбросила меня вместе с помоями свиньям. Говорят, меня вытащил какой-то прохожий, я уже захлебывался в помоях и свинья тянули ко мне свои грязные рыла. Этот человек отдал меня в руки придорожной шлюхи и так, с рождения, я попал на улицу. Не знаю, как я выжил, но годам к четырем я уже был не плохим карманником, и как это не противно, хорошим попрошайкой. В общем, я был уже вполне самостоятельным и полностью свободным в выборе, куда пойти и что делать. В шесть я уже верховодил шайкой таких же оборванцев, как и я.

Любимым местом был рынок, там было чем поживиться. Толпы орущих, дурно пахнущих покупателей с тугими и не очень кошелями толкались, дрались, приценивались и, конечно же, торговались. Торговцы кричали что-то в ответ, махали перед носом у покупателей своим товаром. Я проталкивался сквозь эти массы, маленький, юркий и грязный. Иногда удавалось срезать кошель, несколько раз меня ловили, но я всегда убегал.

Все что я помню из своего убогого детства осталось в моей памяти разорванными клоками туманных воспоминаний. Но все же некоторые моменты я помню довольно хорошо. Череда событий совпавших вместе запомнилось мне особенно четко. Мне, наверное, было около шести, точного своего возраста я никогда не знал, и, скорее всего, не узнаю, ведь тогда я и считать то не умел вовсе. Был жаркий летний день, солнце нещадно припекало, клубы пыли, поднимались с земли и мелкими песчинками забивались в глаза, рот и нос, не давая вздохнуть, а затем, пропитанные потом, оседали грязным слоем на лицах людей. Именно в этот день к нам в городок проездом прибыл бродячий цирк. Он был небольшим, всего лишь три пестрых повозки. Расположились они на окраине, и были дружно облаяны местными бродячими псами не терпевших незнакомцев на своей территории. Плешивый старый зазывала объявил о грандиозном вечернем представлении, которое артисты по его словам безумно популярного цирка покажут впервые. Зазывала был слеп на один глаз, и притом сильно хромал на левую ногу. Он назвал себе главой этой «замечательной» труппы. Аляпистая, немытая годами одежда на нем говорила о не особом успехе, которым пользовался их бродячий цирк. Но для нашего городишки их приезд был достаточно будоражащим событием.