Анна Чеблакова - Смерть волкам. Книга 2

– Ну-ка, посмотрим, – Морика кивнула на книгу. Рэйварго наклонился и с трепетом поднял «Ликантропию».

– Всё хорошо, девочка, я тебя подлечу, – прошептал он.

– Чего ты там говоришь?

– Говорю, что с ней надо поосторожнее, а то она испортится. Вы же видите, в каком она состоянии!

– Ты давай читай, – спокойно сказала Морика. – Зубы-то не заговаривай.

Рэйварго осторожно открыл книгу и, глубоко вздохнув, стал, глядя в книгу, громко рассказывать начало «Истории рода Певлион», которое, реставрируя несколько месяцев назад страницу, поневоле выучил наизусть:

– Сия повесть начинается от того времени, когда орвары и архерны вели свои войны за Клыкастые Горы, а гарки и веделы с островов, прозванных потом Ярглонией, нападали на северное побережье великого Конхаринского королевства. В те годы все земли от Слуаны на западе до Уннары на востоке пустовали, а чужеземцы из Арпианских земель ещё не поселились в тех землях, что ныне зовутся Грондией. Великий город Артентал тогда ещё не был заложен, а Риндар был совсем мал…

– Какая-то белиберда, – скривилась Морика. Рэйварго не стал с ней спорить – такие аргументы, как «ценный исторический источник», на неё не подействуют. Морика обернулась к красивому оборотню и велела ему:

– Мордрей, забери у него книгу.

«Нет!» – чуть было не закричал Рэйварго, но у него хватило ума сдержаться. Мордрей выдернул книгу у него из рук, смерив его при этом кипящим злобой взглядом. Рэйварго посмотрел на него не менее яростно. Морика тут же предупредила его:

– Учти: если мне не нравится, как кто-то смотрит, его глаза скоро стекут по щекам. На первый раз я тебе прощу, но ты хорошенько запомни. – Затем она снова обратилась ко Шву:

– Отведи человека обратно в подвал и запри там.

– А его? – спросил другой конвоир, кивнув на Октая.

– Его – в мой дом. Исполняйте.

Рэйварго и Октай едва успели обменяться взглядами, потом их растащили в разные стороны. По дороге назад у Рэйварго мелькнула мысль убежать – руки у него были свободны, а бегать он явно умел быстрее Шва, и вряд ли кто-то из этих унылых оборотней смог бы его задержать – но потом он вспомнил о своём раненом плече, о том, что совершенно не знает, где он сейчас, о «Ликантропии» и об Октае, и эта мысль тут же сдулась. Но Шов, очевидно, что-то всё-таки понял – уже на пороге полуразвалившейся землянки он больно сжал раненое плечо Рэйварго, так что парень еле сдержал крик, притянул его к себе и тихо прорычал ему на ухо:

– Учти: атаманша очень зла на твоего приятеля за то, что он сделал с Родди. И если ты попробуешь сбежать, она вырвет ему глаза или ногти. А когда тебя приволокут обратно, велит сделать то же самое с тобой. Наверное, я сам это и сделаю. Ты понял?

Рэйварго никак не мог понять, чем же он так сильно не понравился Шву.

– Понял, – сквозь зубы произнёс он. Шов удовлетворённо кивнул.

– Вот и хорошо. А теперь, – он открыл дверь и резко толкнул Рэйварго, так что парень покатился вниз по лестнице, – теперь сиди здесь и помалкивай.

Он захлопнул дверь, и Рэйварго оказался в кромешной темноте, один на один с ужасной болью в проткнутом ножом Шва плече и ушибленных рёбрах, затхлым гнилым воздухом и возможностью прокрутить в голове все возможные сценарии будущих приключений, каждый из которых был мрачнее предыдущего и, как выяснилось позднее, не имел ничего общего с реальностью.

За последние месяцы душевное здоровье Щена, на протяжении восемнадцати лет бывшее, мягко говоря, нестабильным, рухнуло окончательно. До этого у него случались проблески сознания, но в начале зимы они прекратились полностью. Восемнадцать лет, с того самого дня, как Лантадик Нерел разбил ему голову прикладом своей охотничьей двустволки, Щен балансировал на краю пропасти, имя которой – безумие, и наконец сорвался в неё. В его гнилой голове появилась новая навязчивая идея – он возжелал вспомнить своё имя, от которого отказался давным-давно, приняв кличку, по которой его сейчас все и знали. Часами он сидел, глядя в никуда, пуская слюни или пожёвывая собственные губы, на которых от этого уже образовалась оранжевая корка от засохшей крови и гноя – ранки воспалялись от того, что в них попадала гниль из зубов Щена, – и бормотал десятки, сотни имён, некоторые из которых просто не существовали. Морика, которой приходилось часто слышать этот бред, мрачно думала о том, что Щен, возможно, уже тысячу раз произнёс своё первое имя, но никак не может успокоиться потому, что просто-напросто не может этого понять.

Многие оборотни недоумевали, почему Щена держат в стае, несмотря на его раньше периодическое, а теперь уже установившееся безумие. Но Кривой Коготь и Морика ценили старого оборотня (которому едва исполнилось тридцать девять лет) за ту его черту, которая была чрезвычайно важна в этом обществе – а именно невероятную, переходящую в болезненную, жестокость к чужакам.

Морика была его женой с тех пор, как ей исполнилось пятнадцать лет, а Щену – шестнадцать. Спустя четыре года Лантадик Нерел и его люди уничтожили стаю Кривого когтя – в живых остались всего восемь оборотней, включая самого вожака. В тюрьме Морику били так, что в один миг она закричала от резкой обжигающей боли внизу живота, а по её ногам побежали потоки крови. Так она узнала, что была беременна. Её товарка Эрка говорила потом, что кровь залила весь пол в камере для допросов, но Морика не слишком-то ей верила – она знала, сколько в человеке бывает крови, и если бы Эрка говорила правду, Морика бы не выжила. После того случая она оправилась и даже родила Щену ещё четверых детей – правда, все они умерли в первое полнолуние. А вот Щен после того, что с ним сделали, уже никогда не был таким, как прежде.

Морика никогда не любила Щена в том смысле, какой обычно вкладывают в это слово. Скорее, она ничего против него не имела. Он покорил её не с помощью букетов и нежных слов, а просто повалив как-то ночью под дерево, и то, что она не расцарапала ему лицо и не врезала коленом в чувствительное место, означало, что он ей тоже понравился. Морика не любила Щена – она вообще никого не любила – но с огромным удовольствием приняла участие в уничтожении трупа Лантадика Нерела, обрекшего её мужа на безумие. Она не любила Щена, она любила мстить.

По мере того, как влияние Щена падало, Морика начала подыскивать себе другого союзника, который в идеале должен был быть таким же сильным, преданным и смелым, каким был в свои лучшие годы Щен. Такому жестокому и вспыльчивому характеру, какой был у неё, требовался партнёр не менее жестокий, и она нашла его в молодом и красивом оборотне, несколько лет назад появившемся в стае.

Имени этого оборотня никто не знал. Точнее, никто не знал его первого имени, того, которое ему дали родители. Вскоре после этой ночи он, поняв, что к прежней жизни возврата нет, взял себе новое имя – Мордрей, что означало «Кровавый путь». Такое имя носил герой страшных легенд, жестокий король, съевший сердца своих братьев и обретший через это великую силу и великое проклятие, в конце концов погубившее его. У этого Мордрея во многом была схожая судьба – насчёт сердец было неизвестно, но двое его младших братьев точно не пережили его первое полнолуние, в отличие от него самого. Ещё один брат, самый старший, вернувшись утром с ночной работы, увидел их трупы. Он вывел юного оборотня, которому тогда не было ещё шестнадцати лет, во двор и, привязав его к козлам, на которых распиливались дрова, избил до потери сознания. Мордрей кричал и заливался слезами. Он кричал, что не понимал, что делает, что в то время как клыки зверя, в которого он превратился, рвали младших братьев на куски, сам он, стиснутый и сжатый где-то в закоулках сознания чудовища, мог лишь наблюдать за последними, самыми мучительными, минутами их жизней, и его сердце разрывалось от боли. Но старший не слушал. Он бил его до тех пор, пока Мордрей, которого тогда ещё так не называли, не впал в беспамятство, а очнулся он уже в машине, которая везла его в ликантрозорий.