Фелисьен Марсо - Яйцо

Задник и кулисы серого цвета, того особенного серого, который так типичен для Парижа.

Справа над кафе вырисовывается фасад здания (окна и прочее). В глубине – дверь и два входа, один – слева, другой – справа.

Справа – кафе (складывающаяся, как жалюзи, дверь и две пары ставень).

В глубине справа – маленький буфет, используемый при необходимости как перегородка.

В правой кулисе – откидная кровать, она появится по ходу действия.

Кроме того, справа стоят парковая скамейка и указатель-остановка автобуса.

Слева, на авансцене – кассовый аппарат. Чуть дальше, в глубине – довольно большой стол.

Впереди, на авансцене, в центре – маленький столик с радиоприемником. Перед занавесом – вешалка для пальто. На крючке висит шляпа.

Автор предлагает определенную декорацию. Это только предложение. Вполне возможны и другие сценические решения. В театре «Ателье», например, в спектакле Андре Барсака использовалась целая система из трех крутящихся сцен, на которых последовательно выезжали нужные декорации и актеры.

Когда поднимается занавес, на авансцене – Mажис. Кроме него, никого нет. Он чинит радиоприемник. Что-то напевает, почесывается, гримасничает. Большая пауза.

Mажис (зрителям). Руки у меня золотые. (Снова принимается за приемник. Пауза.) Это я по воскресеньям, само собой…

Внезапно радиоприемник разражается громкими звуками. Музыка должна быть насколько возможно современной. Мажис вздрагивает, затем слушает. Приемник так же внезапно замолкает.

(Разводит руками и вновь принимается за починку.) И, однако здесь тоже все дело в том, чтобы найти систему. Как и в жизни… (Говорит медленно, делая довольно большие паузы между фразами, как человек, разговаривающий сам с собой. Мало-помалу речь его становится более связной.) Но систему в радиоприемнике можно увидеть-потрогать… Лампы, провода… (Ударяет кулаком по приемнику.)

Звучит музыка.

Она строго научна… А вот в жизни… Знаете, как я обнаружил однажды эту систему? Благодаря одной фразе, послушайте-ка: «Он проснулся свежим и бодрым». Трудно поверить, да? Маленькая такая фразочка. И однако же, в этой фразе заключена вся ложь… Им поверить, так все они просыпаются свежими и бодрыми. Люди, газеты, радио… Все. Или по крайней мере, раз уж они так часто об этом говорят, такое с ними случается. Ну вот, а я никогда не просыпался свежим и бодрым. Никогда. Мир передо мной – как яйцо – гладкий, закрытый, неприступный. А что внутри? Свежие и бодрые люди. Все, только не я. Одинокий. Изгнанный. Не такой. Исключение. Ужасный тип. Преступный… В конце концов я забеспокоился и пошел к врачу, к специалисту… (Берет шляпу и идет к доктору, вышедшему из правой кулисы в белом халате.)

Врач (достает фонендоскоп). Вы, конечно, не атлет, но здоровье у вас железное. Сто лет можете прожить.

Мажис. А как же симптомы?

Врач. Что, собственно, вас беспокоит?

Мажис. О, ничего серьезного, но по утрам я точно свинцом налит, во рту нехорошо, какая-то скованность во всем теле, будто я заржавел весь, в лопатку отдает, ноги тянет, все нутро выворачивает…

Врач. Да ну, у меня то же самое. Это пустяки.

Мажис. А как же другие?

Врач. Какие такие другие?

Мажис (подходя к рампе). Способный ведь человек, серьезный, специалист хороший, орден Почетного легиона у него. И тоже не просыпается свежим и бодрым. Я отправился в министерство…

Врач выходит через правую кулису. Слева входят Барбедар и Тансон – двое служащих министерства. Они усаживаются за большим столом. Барбедар открывает папку. Тансон помоложе, Барбедар постарше.

Мажис. Барбедар, вы как встаете по утрам?

Барбедар. В семь, Мажис, как все порядочные люди.

Мажис. Да, но как?

Барбедар. Сразу! Три, четыре! (Имитирует горн.) Тара-рара-тата!

Мажис. Ну тогда вам нечем гордиться.

Барбедар. Нечем гордиться, простите? Тут есть один нюанс. Все дело в дисциплине, у меня ведь нога дает себя знать, правая. С войны подарочек. Ночью туго приходится.

Тансон (с глуповатым видом). У вас вот нога. А меня больше горло мучает. По утрам у меня всегда горло болит, я бы сказал, сводит его. Выпиваю кофе, и фьюить – ничего нет, будто и не было. Это, похоже, нервное.

Мажис подходит к рампе. Барбедар и Тансон выходят, унося свои папки.

Mажис. Ну и ну! Врач, Барбедар, Тансон и я – вот уже четверо не просыпаются свежими и бодрыми. И это первые четыре человека, которым я задал этот вопрос. А как же тогда с фразой? С системой? С яйцом? Это как со мной. В девятнадцать лет я еще не расстался с невинностью. Это становилось совершенно нелепым. В мастерской ребята… Однажды я сказал себе: «Ну все, хватит, так дальше невозможно». Я тогда работал у Дюфике, на улице Фонтэн. Домой, на улицу Боррего, я возвращался бульварами Клиши и Рошешуар. Подходящий райончик, а? Невинная пташка, вроде меня, в здешних уголках долго не прогуляет. Я не говорю о профессионалках, разумеется. Во-первых, они мне были не по карману, во-вторых, мне хотелось иметь настоящий роман. В моем возрасте… Я слушал рассказы приятелей. «Вчера вечером, старик, представь себе, приглядел я куколку. – Ну так что? – спрашиваю. – О'кей, – говорит она мне». Казалось, все это легче легкого, прямо для детей. И вот однажды, в Анверском сквере…

Входит первая женщина и садится на лавочку. Она молода и вполне хороша собой.

Ага!… Подхожу… (Тоже садится, поглядывает искоса на женщину.)

Первая женщина. Простите, мсье, вы не скажете, который теперь час?

Mажис (делает многозначительный жест в публику) .Классический прием, не правда ли? (Женщине.) Половина седьмого, мадам.

Первая женщина. Спасибо.

Mажис (снова делает жест в сторону зала, затем обращается к женщине). Может, прогуляемся куда-нибудь… вместе.

Первая женщина (удивленно). Вместе, зачем это?

Mажис (поднимаясь со скамейки, разъяренный). Вот тебе и на! Вот оно как! Женщина в сквере на скамейке, это же ясно. Очевидно. Думает, конечно, о любви… И в довершение всего спрашивает, который час. Не попытаться было бы смешно. И пожалуйста, ничего не вышло. Она, оказывается, о любви и не помышляла. А как же система? Стало быть, случаются женщины, которые на самом деле хотят знать, сколько времени?… Другая женщина…

Первая женщина уходит. Появляется вторая, она стоит на остановке автобуса, явно проявляя признаки нетерпения. Она не так молода и не так красива, как первая.

(Невнятно.) Может, пройдемся?

Вторая женщина (беря его за подбородок). Поглядите-ка! А ведь у малыша вполне приличный вид… На улице-то как хорошо. Пошел бы и проветрился. И прыти бы поубавилось, и цвет лица стал бы получше.

Мажис (возвращаясь на авансцену, в зал). Цвет лица! Какое мне дело было до цвета лица! А в душу мне наплевали? А зов плоти? А желание, которое, согласно системе, нас терзает? Ее оно не терзало, уверяю вас. Еще одна, на станции метро Шатле…