Михаил Рощин - Спешите делать добро

Тетя Соня (старухам). Что делается, вы подумай­те! Ай-яй-яй!

Старуха с термосом (басом). На одну ногу на­ступить, а за другую дернуть! Вот!..

Старуха в очках.А по мне-то, пусть. Не вижу, не слышу.

Старуха с клюкой (кряхтит). Помирать надо, помирать. Глаза на ето на все не глядят.

Мякишев (идет через сцену, переключает телеви­зор, почти кричит). Третью программу надо смотреть, третью, учебную! (Возвращается.)

Горелов.Ура! Вот мы и дома! (Плюхается в крес­ло.) Значит, по-твоему, я ему зави… Я? Ему? (Смеется.)

Аня.Хватит, Витя. Дай плащ.

Горелов.Я! Ему!

Аня.Я уйду.

Горелов.Ты не можешь уйти. Потому что все такси идут в парк. А ты пришла ко мне. Вот мой парк. Аллеи!.. Дышите глубже, как говорит один дурачок… И мне в плаще очень хорошо. Давай гулять в моем парке… Я тебе сказал, да? Уже сказал? Что я. Тебя. А?

Аня.Сам ты дурачок.

Зоя (Мякишеву, издалека). Ну что ты дергаешься?

Мякишев (не сходя с места). Потому что я говорил! Устроить ее надо! Учиться! А мы – завтра, завтра! Лето красное пропели, оглянуться не успели!

Зоя.Я виновата?

Мякишев.Не ты виновата! Никто не виноват!

Зоя.Она сама не очень рвалась.

Оля (с места). Ну чего мне учиться-то? Я восемь прошла, хватит.

Зоя.Только не надо – восемь. Скажи – шесть.

Оля.Ей-богу, восемь! (Вспоминая.) Первый, вто­рой… (Беспечно.) Мне и без того хорошо. Я школу-то не люблю.

Мякишев.Оля, мы хотим из тебя человека сделать!

Оля.Нешто я не человек!

Сережа.Правда что!

Мякишев.В общем, я не знаю что! Ни черта не успеваешь. Не было у бабы хлопот.

Зоя.Не у бабы хлопот, а назвался груздем…

Мякишев машет с досадой рукой. Сережа переключает телевизор на музыку.

Сима поет. Тетя Соня подходит к ней – Сима отмахивается. Мякишев идет к столу Усачева, садится.

Филаретова.Диктую дальше. «Однако впослед­ствии школу больше не посещали…»

Усачев.Ну, ты поподробней немножко…

Мякишев.У меня память хорошая, пожалуйста, только зачем это?

Усачев.Лично мне просто интересно, как ты ре­шился? Тут со своим-то с одним не управишься. Ну а как член бюро я обязан разобраться, мне же поручили… Да чего ты зазернился заранее? Мякишев! Мы ж тебе добра хотим. Давай излагай, а то мы футбол с тобой зевнем се­годня. Три гола будет – вспомнишь меня! Ну!..

Мякишев.Да нечего и рассказывать-то…

Сима поет.

Горелов.Почему дуракам легко? Потому как природа велит, так он и делает. Устал – поспал, оголодал – поел, время пришло – произвел себе подобных. И разду­мывать нечего. Пищит котенок под дверью – молочка ему! Вот ты и добрый, вот ты и человек!

Аня.Дался тебе этот котенок!

Горелов.А зачем – он не думает! Что будет – он не думает! Потому что если думать, то ясно!.. Тихо! Ясно! Что мы не имеем права… Поймите: жена, близкие, дети, всякие кошки, мышки – нет! Нельзя этого!.. Вдруг что-нибудь случится?! Как тогда? Вы можете это перене­сти?.. Вот я один. Меня никому не жалко, и мне никого не жалко. Разве в этом… в моей позиции… В этом боль­ше любви к человеку, чем во всем вашем альтруизме! Да! Я не об-ма-ны-ваю! Не о-бе-щаю!

Аня.Не кричи. Я уже слышала это сто раз. Что ты один. Дай плащ.

Горелов.Тихо! Вы должны понять: жизнь – страш­ная вещь!

Аня.Интересно. Я устала, я пошла в ванную.

Горелов.Страшная!.. Страшная!..

Старуха с клюкой.Нет, помирать, помирать надоть…

Мякишев (Усачеву, вспоминая). Ну вот. Второй раз приезжаю на станцию – опять никто ничего не знает, поезда не идут, холодно, накурено, на скамейках спят… Но, понимаешь, настроение у меня было отличное… Да! (Смеется, с сожалением.) Месяц дома не был, еду, под самый праздник… От поселка до станции на оленях паренек-комяк домчал, а у меня фляжечка со спиртом в запазухе, мы с ним по глотку сделали, снежком заели…

Усачев.Ты просто под банкой был, Мякишев, так и скажи! (Смеется.)

Мякишев.Не надо. Мы месяц из шахты не выле­зали…

Усачев.Универсальная объяснительная, чудак! «Был под банкой». Все прощается.

Смеются.

Мякишев.Дурила! Вспомни, сколько нас зимой трясло с девяносто третьим комбайном! А мы его пу­стили!

Усачев.Был под банкой, и все дела!

Мякишев.Ладно, ты слушаешь, так слушай. При­ехал я, значит, на станцию, а там такая петрушка.

Возможно, Оля приближается к Мякишеву, слушая его.

Вышел на перрон, а там метет, мгла, хоть и день белый… Еще б полминуты – я б обратно ушел, но тут в конце пер­рона от уборной – такая каменная, беленая уборная, как на станциях бывает, – вижу, фигурка прыг вниз. На ко­ленки упала, вскочила и через пути, через сугробы – вот так влево, наискосок. Я глянул, а оттуда, из-за вагонов, – паровоз задом. По третьему или четвертому пути. Товар­няк. Я еще порадовался: ну, думаю, пошли поезда, уедем!.. А она, значит, бежит. И мне видно, что прямо туда, наперерез. Меня вроде толкнуло. Сам не знаю по­чему. Но как-то не так она бежала, не по делу. А паровоз чешет… Тут я уж как-то больше не раздумывал – прыг­нул тоже и за ней. За сугробами она пропала, а паровоз вижу. И чувствую, не догоню. Стал кричать на ходу, шапкой махать… Спасибо, сцепщик спереди на подножке ви­сел… а машинист ни меня, ни ее не видит… Сцепщик кинулся, швырнул ее уже в последний момент. А сам бы паровоз не остановился…

К концу монолога Оля может оказаться рядом с Мякишевым, он обнимает ее за плечи, она заплачет, уткнувшись ему в грудь.

Ну я не могу, понимаешь?.. Я домой, на праздник, а тут такое дело…

Филаретова.«Администрация школы в лице клас­сного руководителя 7-го „А“ класса, а также завуча обра­щалась к родителям Баринова, почему их сын Николай, а также близнец Олег перестали посещать школу, на что было буквально заявлено: „Вы их спросите!“ Таким обра­зом, администрация школы в дальнейшем вынуждена была снять с себя ответственность…»

Оля возвращается на место.

Аня приносит Горелову кофе и рюмку. Поит его.

Горелов.Какая щедрость, королева! (Целует руки.) Приказывайте, ваше величество! (Становится на колени.)

Аня.Снимите плащ!

Горелов.О, только не это.

Аня.В таком случае, сударь, мне придется послать вас… в страшную ссылку.

Горелов (обнимает ее ногу). О, пощадите!

Филаретова.Черт знает что люди творят! (Кла­дет трубку.) Нет, так мы не построим!..