Вольфганг Борхерт - За дверью

Полковник (совершенно не понимая). Что? Ну да. Вы были из тех, кто хоть как отправится ко всем чертям. Ну, доброй ночи!

Бэкманн. Спокойного сна, господин полковник! И спасибо Вам за некролог! Слыхал, ты, Утверждатель, Человеколюб! Некролог утонувшему солдату. Надгробное слово человека человеку.

Другой. Тебе все приснилось, Бэкманн, все приснилось. Люди добры!

Бэкманн. А ты охрип, ты, пискля оптимистичная! Тебе что, на горло наступили? Ну да, люди добры. Но бывают же исключения, бывают же такие дни, когда все время натыкаешься на пару-тройку «плохих». Но, разумеется, люди вообще не злы, нет. Я просто сплю. Не хочу быть несправедливым. Люди добры. Они только жутко разные, вот что, непостижимо разные. Один – полковник, а другой был только в младших чинах. Полковник сыт, здоров, у него теплые подштанники. Вечером его ждет постель и жена.

Другой. Да очнись ты, Бэкманн! Вставай! Живи! Все тебе видится наперекосяк.

Бэкманн. А другой – он голодал, он хромал и у него всего одна рубашка. И спать он ложился в старый шезлонг, а писк подыхавшей крысы был ему заместо шепотка супруги. Нет, люди добры. Но очень разные, чрезвычайно разные.

Дургой. Люди добры, добры. Просто не ведают, что творят. Никогда не ведают, что творят. Но их сердце! Загляни в сердце – оно доброе. Просто жизнь не дает им раскрыть его. Поверь, в душе все они очень добры.

Бэкманн. Конечно. В душе. Очень глубоко в душе. Слышишь, недостижимо глубоко. Да, в душе они добры – только уж больно разные. Один белехонек, а другой сер. У одного есть шерстяные подштанники, а у другого – нет. И этот серый, без подштанников, – это я. Неудачник, утопленник Бэкманн, отставной унтер-офицер. Отставной человек.

Другой. Ты бредишь, Бэкманн, очнись. Живи! Давай, оглядись: люди добры.

Бэкманн. И они проходят мимо моего трупа, и жуют, и ржут, шляются и переваривают. Вот так и проходят мимо моей смерти эти добрые добряки.

Другой. Да проснись, ты, сновидец! Ты видишь смертный сон, Бэкманн. Ну же, проснись!

Бэкманн. Да, мне снится жуткий, дурной кошмар. Вон, вон идет директор кабаре. Что, взять у него интервью, Отвечающий?

Другой. Вперед, Бэкманн! Живи! Улица полна фонарей. Все живут! Живи вместе с ними!

Бэкманн. Жить вместе с ними? Вместе с кем? Вместе с полковником? Нет уж!

Другой. Да, Бэкманн! Живи вместе с другими.

Бэкманн. И вместе с директором?

Другой. И вместе с ним. Со всеми.

Бэкманн. Ладно. И вместе с директором. Здравствуйте, господин директор!

Директор. Да? Что Вам угодно?

Бэкманн. Вы меня узнаете?

Директор. Нет – нет, постойте. Противогазные очки, эта стрижка а ля русс, эта шинель. Да, новичок с песенкой про измену! Как же Вас…

Бэкманн. Бэкманн.

Директор. Точно. Ну и что?

Бэкманн. Вы меня убили, господин директор.

Директор. Ну, дорогой мой…

Бэкманн. Убили. Потому что Вы трус. Потому что вы предали правду. Вы загнали меня в сырую Эльбу, потому что не дали новичку шанса, не дали начать. А я хотел работать. Я хотел есть. Но ваша дверь закрылась для меня. Вы толкнули меня в Эльбу, господин директор.

Директор. Вы такой впечатлительный были… Броситься в Эльбу, в сырую…

Бэкманн. В сырую Эльбу, господин директор. И я нахлебался ее воды досыта. Только раз досыта, господин директор, и потом умер. Трагично, да? Чем Вам не шлягер для шоу? Песня на злобу дня: однажды сыт и сразу мертв!

Директор (сентиментально, но вполне поверхностно). Чудовищно! Вы были из тех, кто слишком чувствителен. Сейчас это неуместно, абсолютно не вовремя. Вы были так дико одержимы правдой, просто фанатик! С Вашим пением мы распугали бы всю публику.

Бэкманн. И тогда Вы меня выставили за дверь, господин директор. А там была Эльба.

Директор (все так же). Эльба, да. Утоп. С концами. Бедняга. Переехан жизнью. Раздавлен и размазан. Однажды сыт и сразу мертв .Да, но если каждый раз проявлять чувствительность..!

Бэкманн. Куда нам, господин директор. Конечно мы не станем этого делать…

Директор (все так же). Бог свидетель, не станем, нет. Вы просто были одним из многих, из миллионов тех, кто и должен только хромать всю жизнь и рад упасть. В Эльбу, в Темзу – все равно. Иначе вам нет покоя.

Бэкманн. А Вы просто дали пинка, чтоб я упал.

Директор. Чушь! И кто это сказал? Трагическая роль была Вам суждена. Но каков материал! История начинающего: утопленник в противогазных очках! Жаль, публика не хочет видеть ничего такого. Жаль… (Уходит.)

Бэкманн. Спокойных снов, господин директор!

Ты слышал? Жить мне дальше рядом с господином полковником? Жить дальше рядом с господином директором?

Другой. Ты спишь, Бэкманн, проснись.

Бэкманн. Сплю? Или это жалкие очки мне все исказили? Или все просто марионетки? Глупые, кукольные пародии на людей? Слыхал, какой некролог посвятил мне мой убийца? Надгробное слово начинающему: опять один из многих – слышишь, ты, Другой! Так жить мне дальше? Ковылять дальше по этой улице? Вместе с другими? У них у всех равно равнодушные лица, тупые рожи. И все они так бесконечно много говорят, а когда просишь об одном единственном «да», они глухи и немы, просто как – ну да, как люди. И еще они трусы. Они предали нас. Чудовищно предали. Когда мы были совсем детьми, они устроили войну. А когда мы подросли, они рассказывали нам о войне. С восторгом рассказывали. Они были в таком восторге. А когда мы стали взрослыми, они придумали войну и для нас. И отправили нас воевать. И были в таком восторге. Они всегда были в восторге. Никто не сказал нам, куда мы идем. Никто не сказал, что мы идем в ад. Никто. Они запускали марш и лангемаркскиеторжества. И военкоров, и парады. Они были в таком восторге. И война пришла наконец. И они послали нас воевать. И не сказали нам. Только: «Давай, ребята!» – и больше ничего. «Давай, ребята!» Так они и предали нас. Чудовищно предали. А теперь они сидят за своими дверями. Господин учитель, господин директор, господинпомощникпрокурора, господин врач. Теперь нас никто никуда не отсылает. Никто никуда. Все сидят теперь за своими дверями. И двери у них крепко заперты. А мы стоим на улице. И они со своих кафедр, со своих кресел тычут в нас пальцем. Вот как нас предали. Чудовищно предали. Теперь они пройдут мимо наших трупов, просто пройдут мимо. Пройдут мимо убийства, которое совершили.

Другой. Не пройдут, Бэкманн. Ты преувеличиваешь. Тебе кажется. Загляни им в сердце, Бэкманн. У них же есть сердце! Они добры!

Бэкманн. Но фрау Хламер пройдет мимо.

Другой. Нет! И у нее есть сердце!

Бэкманн. Фрау Хламер!

Фрау Хламер. Да?