Расул Гамзатов - Очаг

Отца изводит новая утрата,
В окно глядит он, видит мглистый дым.
Но перед ним стерильная палата,
Забытая лопата перед ним.

Как будто в госпитале, в Балашове,
Мы все еще находимся досель,
И убрана подушка с изголовья,
И стынет опустевшая постель.

...Мы едем по воюющей России,
Начав обратный безотрадный путь.
Я прикрываю веки, обессилев,
Уже не смея на отца взглянуть.

О, как он часто и тоскливо дышит,
Как постарел певец Кавказских гор!
Его сейчас не вижу я, но слышу
Безмолвный непрестанный разговор.

Знакомые слова аварской речи
Звучат и под землей и на земле,
И та, несостоявшаяся, встреча
Мне чудится в вагонной полумгле.

Доносится глухой гортанный клекот.
Улавливаю в скорбной тишине:
«О Магомед!..»
И голос издалёка
Вещает:
«Не печалься обо мне.

Ведь ты не одного меня утратил.
Моя душа об Ахильчи скорбит.
Подумаем вдвоем об этом брате,
Он был моложе, раньше был убит.

Я хоть в земле почил. Мою могилу
Душа родная навестить придет.
Но Ахильчи волна похоронила,
Приняв его подбитый самолет.

Морской орел парил за облаками...
Подводный пантеон необозрим.
Уж тут не водрузишь могильный камень
И не посадишь дерево над ним.

Отец, мой век недолог был, но все же
Я сладость жизни как-никак вкусил.
Наш Ахильчи совсем немного прожил,
Пал, не растратив юношеский пыл.

Два истых горца, мы не знали страха,
Местами поменяться мы могли б.
Ты первым на меня надел папаху,
Уж лучше бы я первым и погиб».

«Ах, Магомед, не знаю, что ответить.
Кто знает меру горечи моей?
Как дальше буду жить на этом свете,
Утратив дух любимых сыновей?

Один ушел в пучину Черноморья,
Другой дождаться не сумел отца...
Лишь тот, кто испытал двойное горе,
Меня понять сумеет до конца».

«Отец,— в ответ я слышу,— нам труднее
На дне морском и в глубине земли.
Ведь гибелью безвременной своею
Мы нашим близким горе принесли.

Мы принесли вам новые морщины,
Отец родной и дорогая мать.
Я бедную жену свою покинул,
Как без меня ей дочку воспитать?

Но ты учил нас побеждать страданье,
Не замыкаться в горести своей.
Взгляни — на бесконечном поле брани
Убиты миллионы сыновей.

Ты знаешь, от какой погиб я раны,
Тебе мой друг поведал обо мне.
А сколько есть героев безымянных,
Чей след пропал в прожорливом огне?

Я, может быть, в стихах твоих воскресну,
В строке Расула оживу на миг.
А сколько их, достойных, но безвестных,
Что не войдут в проникновенный стих?

Ты не казнись, не думай непрестанно
О нас, ушедших,— мы живем в тебе,
В твоих делах во славу Дагестана,
В твоей неиссякающей судьбе».

...Опять вокзалы, деревеньки, люди,
А впереди и Каспий, и Цада.
Крутые горы, как седые судьи,
Нас встретят — что мы скажем им тогда?

Навстречу выйдет мать. Куда нам деться?
Невестка спросит: «Где же мой супруг?»
Ее дочурка спросит: «Где отец мой?»
Папахи снимем. И замкнется круг.

Познала мать немало испытаний,
Жене пришлось в горнило их войти.
Всего труднее ранить возраст ранний,
Сказав всю правду маленькой Пати.

Быть может, на далеком перегоне,
Из Балашова в наш аварский тыл,
Отец в почтовом обжитом вагоне
Стихи для бедной внучки сочинил?

Те строки, продиктованные горем,
Цадинцы могут вслух произнести.
Теперь на память знает каждый горец
Стихотворенье «Маленькой Пати».

Теперь оно и в русском переводе
Звучит, войдя в наследие отца,
Напоминая о суровом годе,
О мужестве Гамзата Цадаса.

6 Среди разора и печали
Земных красот не знали мы,
Весенних дней не отличали
От будней тыловой зимы.

Но вот за всю войну впервые
Открылся мир листвы и трав.
Солдаты шли домой, живые,
Победу в мае одержав.

Весна обильно увенчала
Вернувшихся под отчий кров.
В те дни, казалось, не хватало
Вершинных луговых цветов.

Война из каждого аула
Призвала многих сыновей.
Она, увы, не всех вернула,
Но стало на земле светлей.

Боец явился с поля брани,
Людей надеждой озарив,
Пускай контужен или ранен,
Но все-таки он жив, он жив!

И это счастье стало общим,
Оно и к нам стучится в дверь.
Мы радуемся, мы не ропщем,
Наследники своих потерь.

Оборотясь к теплу и свету,
Стремясь управиться с бедой,
Воспел стихами славу эту
Гамзат, совсем уже седой.

Гремели щедрые салюты,
Везде видны, везде слышны.
Но выпадали и минуты
Святой и горькой тишины.

Когда смолкает ликованье,
Задремывая до утра,
Тогда бессонной старой ране
Открыться самая пора.

Отец мой, бодрствуя ночами,
Накинув бурку в тишине,
Молчал... Но суть его молчанья
Опять была понятна мне.

Он видел тех, кому Победа
Сплела прижизненный венок.
Любой похож на Магомеда,
Ведь так и он прийти бы мог.

А вдруг... Хотя у Балашова
Почил израненный боец,
Но лучик ожиданья снова
Зажегся для живых сердец.

А вдруг... Хотя в морской пучине
Уснул крылатый Ахильчи,
Но как не помечтать о сыне?
О безнадежность, помолчи!

Случается, что похоронка
Лежит в родительском дому,
Но ветеран приходит с фронта,
Воскресший вопреки всему.

Кто в плен попал, кто к партизанам
Ушел из вражеских тенёт.
Пропавший без вести нежданно
Благие вести подает.

Пусть хоть один, пускай хоть на день
(Поэты верят в чудеса!)
Придет домой во всем параде
И сын Гамзата Цадаса.

Но нет, увы, таких вагонов,
Что привезут его сюда.
Он там, где двадцать миллионов
От нас ушедших навсегда.

7Давно уж стал я круглым сиротою,
И голова моя белым-бела.
В душе теснится все пережитое,
Дорога круто под уклон пошла.

Я был когда-то молодым да ранним,
Но повзрослели дочери мои.
Уже я предаюсь воспоминаньям
В кругу друзей, в кругу своей семьи.

Но что б ни делал я, куда б надолго
Ни уезжал, свершая путь земной,
В тревожных снах все чаще вижу Волгу,
Саратовские степи предо мной.

В купе, в каюте, в реактивном рейсе
Мне чудится, что в давнем том году
Вагон почтовый движется по рельсам
И в Балашове скоро я сойду.