Лея Гольдберг - Любовь Терезы ди Мон

Болезнь моя проклятая! У света
Любовью называется она.
Как я презрением к себе полна!
О, если бы ты знал, как тяжко это!

Волос моих коснулась седина —
С годами делаться мудрей должна.
Но вот мой взгляд остался без ответа, —
И я унижена, осрамлена.

Зачем в свой ясный, предосенний день
Должна страдать я, от любви робея,
Должна робеть я, горестно любя?

А ночью, как бы пряча душу в тень,
Не ведая стыда, тянусь к тебе я
И лишь тебя зову, хочу тебя!

Я не хочу, я не могу — поверь —
Чтобы ты снился мне из ночи в ночь.
Мне думать больше о тебе невмочь
И трепетать при каждом стуке в дверь.

От взгляда юных девушек, как зверь
Затравленный, бежала бы я прочь.
Победный блеск не в силах превозмочь,
Он как бы говорит мне: «пыл умерь!»

Покой душевный был мне прежде мил.
Я зрелостью своей не тяготилась,
И страх меня ночами не томил.

Тогда мне даже и во сне не снилось,
Что встречи тайно ждать, лишаясь сил,
Так сладостно, и в этом Божья милость.

Ты лучше бы прогнал меня в пустыню,
Обрек бы на скитание, как встарь
Отправил Авраам свою Агарь —
Покорную наложницу, рабыню.

Счастливее меня любая тварь.
Пускай бы надо мною ты глумился,
Мой гордый дух не так бы возмутился.
Ты был бы для меня и Бог и царь.

Но для тебя я — дама в высшем свете,
Не дотянуться до моей руки. —
Здесь каждое движенье на примете.

И я сжимаю втайне кулаки.
Я в крепости, Тут стены высоки.
Я страсть мою должна держать в секрете.

Гордыня! Сердце бедное в затворе!
Должна ли женщина гордиться тем,
Что красоте не внемлет? Это горе,
Когда ты слеп, когда ты глух и нем.

Есть дар любви. Дается он не всем.
Как можно говорить тут о позоре!
Тот, кто жемчужину отыщет в море,
Преступник? — В том не соглашусь ни с кем!

И разве грех, что избрала тебя я,
Твоей пленилась скрытой красотой?
В себя вобрать сумел ты столько света!

Так драгоценный камень, собирая
Лучи, нам дарит солнечный настой.
Мы пьем глазами, в нас душа согрета.

Быть может, ты не так красив, быть может,
Педанта равнодушный, трезвый взгляд
Придирчивее бы судил и строже,
И отыскал бы недостатков ряд.

Того, кто лишь плохое видеть рад,
Твоя ребячливость к себе не расположит,
Но для меня ты — недоступный клад.

Сравнила бы тебя с упругою сосной,
Покрытою предутренней росой. —
Ласкает ветер голубую хвою, —

Иль с нежной сердцевиной голубой
У пламени. Но образ мой любой
Несовершенен, несравним с тобою.

Любовь меня не сделала слепой.
Я вижу все отчетливо и ясно.
Рассудок сердцем управляет властно,
И дни идут унылой чередой.

Обманчивые грезы, как запой.
И пробуждение от них ужасно.
К утру я брошена волною страстной
На берег безнадежности тупой.

И снова трезвый холодок в крови,
И мысли, мысли — без конца и края…
Моя любовь — зерно без прорастания.

Праматерь Ева! Ты лишилась рая,
Ты променяла пиршество любви
На сладкий плод горчайшего познания.

Итак, мой друг, сгорают налету
Мгновения, минуты и часы…
Проходят дни, и я на их весы
Кладу бессилие и немоту.

Когда же время подведет черту,
Лишь лунный цвет, коснувшийся косы,
Напомнит про погибшую мечту,
Про всю мою земную суету.

Нет, не хватило духу у меня
Чтобы в Гивоне солнцу приказать:
— Замри и время приостанови!

И вот уж ночь идет на смену дня…
Но светлый час могу я задержать.
Он мой навеки! Он в моей крови!

За окнами дождя косые струны.
Огонь в камине разожги, мой друг.
Жар закурчавится золоторунный,
И отблески запрыгают вокруг.

На фоне осени твой образ юный
Свеж по-особенному и упруг.
Пылает сердце — жертва злой фортуны.
Холодный ум в объятьях зимних вьюг.

Тебя обманываю от души:
За материнство выдавать должна я
Свою огнем пылающую страсть.

Но ты будь ясен, этого не зная.
Здесь, возле тлеющих углей мне разреши
Часы любви себе на память красть.

Из твоего и моего окна
Виднеется один и тот же сад.
Я ко всему, что твой ласкает взгляд
Душою всею приворожена.

И песня соловьиная слышна
Одна и та же нам всю ночь подряд.
Внимая ей, мы дышим как бы в лад,
И нас роднит взволнованность одна.

А каждым утром старая сосна —
На ней твой взор росою голубою —
Меня встречает трепетным приветом.

На все смотрели вместе мы с тобою,
Но ты понятья не имел об этом.
Об этом думала лишь я одна.

О, как прекрасен город был в тот день!
Горами окружен, простерся он.
Вдруг древности его исчезла тень,
Он светом глаз твоих был озарен.

А строгий камень башен и колонн
Твоей улыбкой юной был смягчен.
А переулки — со ступени на ступень
Их бег к твоим стопам был устремлен.

Вселенную обняв счастливым взглядом,
Два дерева — стояли мы здесь рядом,
Ликуя от корней и до вершины.

Мы очарованно смотрели вдаль —
Чуть тронутая сединой маслина,
И пышно расцветающий миндаль.

Внутри меня поет, как в клетке, птица.
Звук песен слаще аромата роз.
Но ты не дал моей душе раскрыться,
И птице вольной стать не довелось.

В сетях ночей, что сотканы из грез,
Там в раковине тайна шевелится.
Но между мною и тобой граница.
Язык мой сковывает твой мороз.

Когда же смерть придет средь моря ночи
Холодным светом вечного покоя,
Она глаза мне бережно закроет.

К моей груди, в которой песнь клокочет,
Приложит ухо. Ей отдам я в руки
Сокровища моей любви и муки.

Позор! За счастья жалкого крупицу
Горела я в огне из тысячи костров.
Останется один лишь пепел слов.
Останутся лишь буквы на страницах.

Поверят ли, что был прилив суров,
Когда волна о берег кончит биться?
О, если бы мне знать, что сохранится
Хоть бледный след от рухнувших миров!