Варлам Шаламов - Том 3

Для моей души охотничьей
Он имеет интерес
Тем, что слишком озабоченно
Изучает здешний лес.

Его лапкой перемечены
Все лесные уголки.
Где и делать ему нечего,
Попадается в силки.

Сыплет снег и днем и ночью,
Это, верно, строгий бог
Старых рукописей клочья
Выметает за порог.

Все, в чем он разочарован —
Ворох песен и стихов, —
Увлечен работой новой,
Он сметает с облаков.

Жилье почуяв, конь храпит,
Едва волочит ноги,
Нас будто съемкою «рапид»
Снимали по дороге.

Мы едем, едем и молчим,
Вполне глухонемые,
Друг другу в спину постучим
Пока еще живые.

Мне трудно повернуть лицо
К горящим окнам дома,
Я лучше был бы мертвецом,
Меня внесли бы на крыльцо
К каким-нибудь знакомым.

Костры и звезды. Синий свет
Снегов, улегшихся в распадке
На тысячу, наверно, лет
После метельного припадка.

Не хватит силы у ветров
С метлой ворваться в нашу яму,
Засыпать снегом дым костров,
Шипящее качая пламя.

Не хватит солнца и тепла
У торопящегося лета,
Чтоб выжечь здешний лед дотла,
Дотла — хотя бы раз в столетье.

А мы — мы ищем тишины,
Мы ищем мира и покоя,
И, камнем скал окружены,
Мы спим в снегу. Дурные сны
Отводим в сторону рукою.

Ты капор развяжешь олений,
Ладони к огню повернешь,
И, встав пред огнем на колени,
Ты песню ему запоешь!

Ты молишься в мертвом молчанье
Видавших морозы мужчин,
Какого-нибудь замечанья
Не сделает здесь ни один.

Не забудь, что ты накрашена
И напудрена слегка,
И одежда не по-нашему,
Не по-зимнему легка.

Горло ты. тонкоголосая,
Крепче кутай в теплый шарф,
Оберни льняными косами,
Чтобы севером дышать.

Наше счастье, как зимняя радуга
После тяжести туч снеговых,
Прояснившимся небом обрадует
Тех, кто смеет остаться в живых.

Хоть на час, но бенгальским, огненным
Загорится среди снегов
На краях ветрами разогнанных,
Распахнувшихся облаков.

Рассвет пока еще в полнеба,
Бледнеет медленно луна,
И видно даже из окна:
Вселенная разделена
На ночь и день, просящий хлеба.
Его судьба еще темна,
А ночь прошла уже, как ребус,
Мной не разгаданный вполне
Ни при луне, ни при огне.
И все, что было, все, что сплыло,
Гитарной бешеной струной
Сбивают с ног, мешают с пылью
И топчут в пляске за стеной.

Конечно, Оймякон
Не звездное пространство.
Космический закон
Не будет столь пристрастным,

Чтобы заставить нас
Узнать температуру
Далеких звездных масс,
Обжечь земную шкуру.

Далеко за луной,
В окрестностях Сатурна,
Там абсолютный ноль
Земной температуры.

Там во владеньях звезд
(Расчет космогониста)
Господствует мороз,
Так градусов на триста.

А здесь — за шестьдесят,
И спиртовой термометр
В бессилии иссяк,
Не справился с зимою

Конструктор заводской
Его не приспособил
Учитывать такой
Мороз весьма особый.

Заметили ли вы,
Отсюда, как ни странно,
Дорога до Москвы
Длинней, чем до Урана.

Оптический обман —
Изнанка ностальгии,
Морозный наш туман
Масштабы дал другие.

В рулетках и часах,
В любви и в преступленье,
Чтоб мы о чудесах
Имели представленье.

Не дождусь тепла-погоды
В ледяном саду.
Прямо к Богу черным ходом
Вечером пойду

Попрошу у Бога места,
Теплый уголок,
Где бы мог я слушать песни
И писать их мог.

Я б тихонько сел у печки,
Шевелил дрова,
Я б выдумывал без свечки
Теплые слова.

Тают стены ледяные,
Тонет дом в слезах.
И горят твои ночные
Влажные глаза.

Поднесу я к речке свечку,
И растает лед.
Больше мне, наверно, нечем
Удивить народ.

Это сделать очень просто,
Если захочу.
Лишь свеча бы с речку ростом,
Речка — со свечу.

Собаки бесшумно, как тени,
Мелькают на лунном снегу.
Седые ложатся олени,
Почуявшие пургу.

А вечер безоблачен, светел,
Но в сторону клонится дым,
И чуть ощутимый ветер
К ногам подползает моим.

И надо уже торопиться,
Защиту в ущелье искать.
Минута — и не пробиться
Сквозь снеговой каскад.

Все бьет, все слепит и воет,
Пронзительно свищут леса,
И близко над головою
Изорванные небеса

Упругая, ледяная
Идет ветровая стена.
А ты и на ощупь не знаешь —
Земля это или луна.

В оленьем мешке на память
Стихи читай и учи,
Пока ледяная заметь
Беснуется и кричит.

Пурга устает не скоро,
Внезапно замолкнет она.
И снова — тишайшие горы
И ласковая луна.

Из гор выползают собаки,
Олени в упряжку встают.
И в меховой рубахе
Подходит к саням каюр.

Скользи, оленья нарта,
Взлетай, хорей,
Метельной ночью марта.
Скорей, скорей, скорей!

Какие тут уж карты,
Какой компас,
Ремнем привязан к нарте,
И слезы льют из глаз.

Одна с другою схожи
Вершины гор.
Мы путь найти не можем,
Запутанный пургой

Вперед летит упряжка
В метельной тьме
Олени дышат тяжко,
Уже конец зиме.

Оленям все знакомо.
В пути лесном
Они везде — как дома,
Тайга — их дом.

Бежать устанут — лягут,
Не побегут,
А голодны — так ягель
Выроют в снегу

Карманы моей шубы
Набиты молоком,
Полны вчерашним супом —
Мороженым пайком.

Скользи, оленья нарта,
Морозной тьмой,
Бурлящей ночью марта,
Домой, домой, домой…

Все те же снега Аввакумова века.
Все та же раскольничья злая тайга,
Где днем и с огнем не найдешь человека,
Не то чтобы друга, а даже врага.