ААА. Ю. Эйхенвальд - Когнитивный диссонанс

Вот, на диване с закрытыми глазами лежит беспомощное существо, точно в той позе, в которую
мне удалось её переложить…

И вдруг…

«Скорая помощь» категорически настаивала, чтобы я поднял больную с пола.
Мне бы их послать, видно же, что толку от них… Наверное я испугался остаться совсем без каких-нито врачей, к тому же, мне самому, наверное, хотелось переложить её поприличней…
Перетащил я её с пола, хотя ей там было лучше.

Вот, лежит она в той же позе, и
только пульс на шее трепещет
часто часто, как листик на ветру…»
И вдруг…
Тело, вдруг заговорило (не она, а

именно, тело или кто-то другой внутри).
Голос был совсем не её, какой-то мужской или, даже механический.
Так, думаю, говорил бы Бес, изгоняемый:
«Не трогайте меня!!!
Не мучте меня!!!
Выключите меня!!!
Я не могу больше»!!!

Ну, укол ей, всё же сделали. Это был «Дексометазон» из наших запасов.
(И нафига, скажите, нужна «Скорая помощь», если с лекарствами у них такой «напряг»)…
Давление ещё раз померяли: 1 00 на 60, я их и выпроводил. Бумагу, какую-то подписал. От денег они категорически отказались и предупредили меня, что состояние больной крайне тяжёлое.
Спасибо, сам бы я, ну ни за что бы, не догадался! А теперь,

«я предупреждён – значит вооружён»…
И вот вам картина:

Жаркий день, двуспальная кровать, на которой лежит

голая, бледно-белая,

еле живая женщина.
Я стою над ней. Зачем я стою!?

Надо срочно что-то делать!!!

Бежать за помощью??!

Уж не за «Скорой» ли!?
А в голове, как бы открылся люк: одновременно слышны какие-то идиотские куплеты и вялый нравоучительный голос, скучно объясняющий мне то, что я и так знаю:

это мать моих детей (дурацкое выражение),

это моя любимая жена (любимые жёны, дяденька, бывают у султанов,

у меня жена единственная),
это мой родной и

очень больной человек (тут ты, дядя, попал в точку, дальше-то что?). Я стою и жду.

Что мне делать-то,

ГОСПОДИ!!!

ВСЕМИРНЫЙ РАЗУМ!!!

ВСЕЛЕННАЯ!!! – ну,

подскажите хоть кто-нибудь!
Да, жизнь наша…
Едешь, эдак, в карете на бал, полируешь ногти и уже мысленно…

Вдруг, бац!!!

Карета в болоте, кружева на рубашке в грязи. Ты продолжаешь полировать ногти, но потихоньку до тебя доходит, что можно более не трудиться.

И пожаловаться некому. Ты, значит, с претензией на Самый Верх, почто, мол, прям сейчас-то, ужели нельзя было после бала…
А тебе сверху: «Пошёл к Дьяволу! Раньше надо было думать»!

Скажете, тоже…Чтобы раньше думать про сегодня, надо, хоть немного, себе это «сегодня» представлять.

Такого, «сегодня», я себе и представить не мог…

Когда-то, когда я был моложе и лучше выглядел…

я не думал, что наше знакомство настолько затянется…

И, когда поженились, не думал.
Каждый день, она на меня обижалась, и я сердился.

Каждый день, она на меня сердилась, и я обижался.

Я никак не мог понять, как же можно так обижаться.

Она никак не могла понять, как же можно так жить.
Сколько раз я собирался

всё это бросить. И то сказать: «завёл себе геморрой, где удовольствие от жизни то??!
Да и зачем мне, такое счастье!!?»

Кто-то скажет: «Судьба»! —
«Да»! – скажу я – «Теперь, всё это, безусловно, судьба, но раньше то!??
И, ведь, было время всё поправить»!
Кто-то скажет: «Любовь»! —
«Конечно»! – скажу – «Потом и любовь, но потом, потом»…
Что же сначала-то!? Привычка!?? Откуда она, привычка сначала?
Может, всё-таки, просто лень!? Лень что-то менять, дёргаться.

А любовь?! «…Себя любите, мой читатель» – писал Пушкин.
И, хотя, сейчас стало модным отрицать абсолютность его поэтического дара, его авторитет в вопросах любви, пока, незыблем.

Наверное, любил-то я, в основном, себя, а моё тогдашнее отношение к Валентине, вполне умещалось в «Хотел не обижать, хотел, как лучше».
Говорят: «Благими намерениями вымощена дорога в АД».
Означает ли это, что дорога в РАЙ вымощена исключительно мерзкими намерениями, или благих намерений хватило на обе дороги – не знаю.
Знаю лишь, что моих намерений, в благости коих, я теперь сильно сомневаюсь, нам хватало, чтобы регулярно посещать оба эти заведения. «Нам не дано предугадать»…
Нам ничего не дано предугадать…
«Идиот»!!! – окликнул я себя, – «Ну, чего разнылся! Понятно, что сорок лет назад, всё было по-другому, а слово «рак» ассоциировалось с совершенно другими вещами.

Но, если бы, я её больше любил…
Или, если бы, я её сразу бросил и завёл другую…

Всё равно, теперь уже ничего не исправить, да и гарантии нет, что мне удалось бы избежать…

чтоб всё было по-другому, и, спустя сорок лет не стоять перед еле живым телом, как Иван-Дурак перед камнем и… и куда бежать-то, Господи!
Впрочем, мне не себя, мне её жалко… наверное я что-то мог…

что-то должен был». Как-то, Катька принесла домой котёночка. Я был возмущён: «Почему без спроса! Отдать эту зверюгу немедля»!

Пока искали «хорошие руки»…

В общем, через неделю я объявил, что зверюга прижилась. Возможно, это было самое приятное, что Валентина в этой жизни от меня услышала.

Котёнок, из тоненькой серенькой верёвочки с круглым ушастым шариком,
довольно быстро превратился в упитанного любителя поиграть с верёвочкой…

Происхождения наша кошка была дворового, манеры соответствующие.

Когда она, серая, короткошерстная, ела из своего блюдечка, хвост перекрывал всю кухню.

Мы её звали «Крыса» за внешнее сходство, а Валентина звала её «Серый».

Прожила Крыса с нами восемнадцать лет. Длиною она сделалась под метр, а весом – под пуд.

Перечислить всё, что, эта мерзость, над нами учиняла, я уже не в состоянии. Помню, как любила она спать на груди. О! Это волшебное ощущение живой тёплой тяжести на груди… через некоторое время оно превращалось

в ощущение непомерной тяжести. За секунду до того, когда терпеть уже не было возможности, Крыса с презрением воздвигалась на ноги.

Она не фыркала, не смотрела своим
тяжеленным желтым взором, она тихо отходила и укладывалась носом в угол дивана, оставляя нам для извинений широченный зад.