Коллектив авторов - Телега жизни

А за окном моей палаты осень,
листве погибшей скоро быть в снегу.
Я весь в разброде, не сосредоточен,
принять несправедливость не могу.

Что мне теперь до участи народа,
куда пойдет и чем закончит век?
Как умирает праведно природа,
как худо умирает человек.

Мне здесь дано уйти и раствориться…
Прощайте, запахи и голоса,
цвета и звуки, дорогие лица,
кирпичные простые корпуса.

Уходят между пальцев дни,
за ними следом годы рвутся…
Аэродромные огни
навеки сзади остаются.

Как под колесами земля
бежит стремительно на взлете,
так убегает жизнь моя.
Я – в заключительном полете!

Здесь не помогут тормоза,
здесь не удастся скорость снизить,
здесь финиш оттянуть нельзя —
его возможно лишь приблизить.

Здесь не свернешь на путь иной,
и не улепетнешь в сторонку,
тут не заплатишь отступной,
и не отсрочишь похоронку.

Приму конец, как благодать,
как искупленье, как подарок…
Так стих случалось написать
без исправлений и помарок.

Когда-то, в первой половине срока,
как поводырь, я вел свою судьбу,
тащил ее настырно и жестоко,
я был тогда нацелен на борьбу.

Но годы шли, и все переменилось,
теперь кручусь как белка в колесе.
Я не заметил, как это случилось,
что я теперь такой же, как и все.

Но мне не по нутру, что я – ведомый!
Пытаюсь снова захватить штурвал,
чтоб убежать из колеи знакомой.
Да, очевидно, слаб в коленках стал.

Не стану я тащиться на буксире
и доживать послушно, как живу.
Хочу еще покуролесить в мире…
А не смогу, так просто трос порву.

Вроде бы люди умирают не сразу.
Смерть – многоточие в большом предложении.
Кажется, это – предпоследняя фаза,
когда угасают тепло и свечение.

Мы знаем, что и звезды не сразу меркнут,
свет их доходит, но с большим опозданием.
Давно нет планеты, а луч ее мерный
всё к нам пробивается сквозь мироздание.

Но после смерти лишь отдельные люди
продолжают светить, согревают приветно…
Как мало, как мало, как мало иллюзий!
Как горько, как скорбно и как беспросветно!

Ну какая же это заслуга —
спрятать душу свою под замок
оттого, что ты сверзился с круга,
изнывать от тоски и недуга,
слушать, как надрывается вьюга,
упиваясь, что ты одинок.

Ну какое же это подспорье,
что ты доступ друзьям перекрыл,
что ты пестуешь горюшко-гope,
проживаешь в обиде и вздоре?
Ты, как крест на глухом косогоре,
под которым себя схоронил.

Ну какая же это отрада —
не дождавшись финала парада,
разломаться, сойти, уступить?
Годы – горе, а мысли – отрава…
Но на то и мужская отвага,
чтоб с улыбкой навек уходить.

Качает ветер к февралю
Нашу сосну.
Прости, я все-таки посплю —
Если засну.

Подушки я виском седым
Тихо коснусь…
Потом с тобой поговорим —
Если проснусь.

Ровесник-старик,
Бездельем страдая,
Спросил напрямик:
– Как жизнь молодая?

И грянул к сему
Надтреснутым смехом…
Окрестность ему
Откликнулась эхом.

Будто явился с повинной.
Спросят: – А сколько вам лет?
– Семьдесят пять с половиной,
Следует точный ответ.

Что там считать по старинке! —
В небе иные огни:
В дело пошли половинки,
Месяцы даже и дни.

Помимо усталости
Есть также у старости
Над хмурой рекой
Возникший покой.

Для каждого омута
Не сыщется опыта —
Любая беда
Внезапна всегда.

Но все еще ползаю
(Хотелось бы с пользою) —
По этой тропе
И в этой толпе.

Он мерзнет и на солнцепеке
(Попробуй столько проживи!),
Однако медленные токи
Тихонько тикают в крови.

Он наблюдателен. Но дети
В упор не видят старика —
Как будто нет его на свете,
А лишь деревья и река.

Пусть жизнь его не замечает
Средь отличительных примет.
Сие отнюдь не означает,
Что впрямь его на свете нет.

Старый поэт,
Блаженствуя, поскольку жив,
А оппоненты жалки,
Сидит он, руки положив
На набалдашник палки.

Благоразумье и протест
Одновременно выбрав,
Сидит он – сам себе подтекст
И сам себе эпиграф.

Что за напасть! —
Осень и голые сучья…
Старость и страсть —
Странное это созвучье.

Пили вино.
Пели за тонкой стеною.
Старость – одно.
Страсть – несомненно иное.

Рядом вели
Ноту высокой печали.
Где-то вдали
Явственно ей отвечали.

Старость и страсть —
Как эти звуки похожи!
Даже совпасть
Могут морозом по коже.

– Зачем я сюда зашел?
Ага, за очками.
Такое бывает со старичками…
Нашел, нашел.

– Зачем я забрел сюда?
Никак за лекарством.
Сказать, что нашлось оно, было б лукавством…
Нигде ни следа.

– Зачем вообще я здесь,
К щемящей в окне равнине
С младенческих дней доныне
Причастен весь?

Мне кажется, что старость – как чердак:
Далеко видно и немного затхло.
Так наконец-то замедляют шаг,
Не торопя обманчивого Завтра.

Еще на балках сушится белье,
И нужды Дома светят отраженно,
И все-таки – уже небытие
Посвистывает пусто, отрешенно.

Гудят в бойницах выжатые дни
Белесоватым войлочным туманом…
Хватайся за перила! Растяни
Ту лестницу! Продли ее обманом!

Вот бойкий переборчивый прискок
С мячом, скакалкой, с ничегонезнаньем.
Бегут, бегут, не ощущая ног,
Довольные несокрушимым зданьем.

Вот поцелуйный медленный подъем,
И бесконечно ширятся ступени.
«Пойдем домой, о милый мой, пойдем
Побыть вдвоем!»… Сгибаются колени,

И вся пружина тайная ноги
Срабатывает медленно к подъему,
И этажей полночные круги
Расходятся по дремлющему дому.