Махтумкули - Избранное

В честь почитаемых двенадцати шиитских имамов воины феодальных правителей Ирана носили чалму с двенадцатью алыми полосами. Позднее прозвище «кизылбаши» часто переносилось на всех жителей Ирана.

Надир-шах предпринимал разорительные для народи грабительские завоевательные походы в Азербайджан, Армению, Грузию, Дагестан, Бухарское и Хивинское ханства, Афганистан, Белуджистан, Северо-Западную Индию. Злодеяния, чинившиеся этим деспотом, вызывали восстания крестьян, разных слоев ограбляемого населения. Обращаясь к эпическим образам защитников Гёр-оглы и Чоудор-хана, как полагают, имеющих исторических прототипов, Махтумкули воссоздал страницы героической борьбы народа. Немало свидетельств этому сохранили современники, в том числе путешественники и деловые люди. Так в записке английского купца Хэнвея говорится, что правитель Астрабада Мохаммед-Хосейн-хан получил от Надир-шаха приказ казнить всех, кто принимал участие в восстании. «Если я поступлю таким образом, — сказал правитель Хэнвею, — то я должен буду убить всех жителей провинции» [9] J. Нanwау. Beschreibung seiner Reisen von London durch Ruflland und Persien. I Bd., Hamburg and Leipzig, 1754. S. 232. . «В день прибытия Хэнвея в Астрабад (16 мая 1744 г.) 30 человек должны были быть ослеплены, четыре — обезглавлены, один — сожжен живым, 200 женщин — высланы из Астрабада; половина их должна была быть продана в рабство воинам Надира. По пути в Астрабад Хэнвей и его спутники видели несколько пирамид, воздвигнутых из отрубленных голов казненных участников восстания. У самого города Астрабада навстречу Хэнвею ехали вооруженные всадники, которые вели большую толпу крестьян, ослепленных за участие в восстаниях; по лицам крестьян стекала кровь» [10] К.З.Ашрафин. Антифеодальные движения в империи Надир-шаха (1736–1747). Ученые записки Института востоковедения АН СССР, т. VIII, Иранский сборник. М., 1963, с. 198. .

Немало подобных свидетельств и у других очевидцев и историографов — у Махди-хана, Мухаммеда Казима, Мухаммед-Али Хазина, Фрэзера. Ими, в частности, отмечено, что подобным образом поступал после смерти Надир-шаха его племянник и преемник Али-Кули, принявший имя Али-шаха (или Адиль-шаха, то есть Справедливого шаха!); менялись династии, но не менялось положение народа.

Знакомясь с фактами, приводимыми названными авторами, нельзя не понять Махтумкули, гневно осудившего жестоких само-держцев и завоевателей:

(Перевод А. Тарковского)

Однажды нападение врагов привело и к уничтожению рукописей поэта: «Река умчала мной написанные книги,// И слезы горькие рекой из глаз текут».

(Перевод Г. Шенгели)

По-видимому, это явилось причиной отсутствия автографов поэта, хотя рукописных списков его дивана — сборника лирических стихотворений — в рукописном отделе Академии наук Туркменской ССР сейчас насчитывается более ста; есть они и в других хранилищах рукописей нашей страны и за рубежом.

Большинство этих рукописей относится к XIX и к первой половине XX века. Многие стихотворения восстановлены через устную передачу туркменских бахши — певцов и музыкантов, — репертуар которых передавался из поколения в поколение, а также отдельных любителей поэзии. У народа, до Октябрьской революции не насчитывавшего и одного грамотного на сто человек, такие источники вполне естественно имеют важное значение. К тому же подобный случай не единственный в истории литератур Востока. Достаточно вспомнить старшего современника Махтумкули классика азербайджанской литературы Вагифа (Молла-Панаха; 1717–1797), автографы стихотворений которого были уничтожены при его казни и восстанов-лены значительно позднее через их устную передачу.

Прошли века, прежде чем присоединение Туркмении к России положило предел гибельным внешним вторжениям и междоусобицам. Примечательно вместе с тем, что перенесенные туркменскими племенами невзгоды не сломили их духовно, не уничтожили взаимного тяготения, глубокой убежденности в том, что единение силу ломит.

XVIII век явился для туркмен временем не только больших бед, но и интенсивных и в перспективе плодотворнейших поисков и начинаний. Еще в 1714 году прибывший в Петербург от прикаспийских туркмен Ходжа-Непес рассказал Петру I о достоинствах и нуждах своей земли, просил принять туркмен в русское подданство, а также «обратить» Амударью к Каспию… Сообщение Ходжа-Непеса побудило Петра I предпринять ряд обширных обследований, в их числе восточного берега Каспийского моря.

Более ста сорока лет прошло, как стихотворения Махтумкули начали печататься в оригинале, а затем и в переводе на другие языки. Сравнительно давно была отмечена в науке популярность поэта среди туркмен как в Средней Азии, так и на Северном Кавказе. В 1872 году русский исследователь Ф. Бакулин, опубликовавший в переводе два стихотворения Махтумкули, писал, что поэт «в особенном уважении у всех вообще туркмен, без различия племен… Отдельные строфы из его стихотворений заучиваются как правила для руководства в жизни; зачастую отдельный стих приводится в разговоре в виде мудрого изречения». Выделил Бакулин и едва ли не главную черту творчества поэта, подчеркнув, что тот «постоянно мечтал о прекращении вековой вражды» между племенами и образовании ими «тесного союза против общего врага» [11] Ф. Бакулин. Песни у туркмен и поэт их Махдум-Кули. «Известия Кавказского отдела Русского географического общества», т. I. Тифлис, 1872–1873, с. 106 и 107. .

Творчество Махтумкули получило отражение в трудах ряда востоковедов — поляка Александра Ходзько (1804–1891), профессора Петербургского университета И. Н. Березина (1818–1896) и других.

О Махтумкули как национальном поэте туркмен, творчество которого «оказывает благотворное влияние» на их нравы и обычаи, писал известный венгерский путешественник и тюрколог Герман (Арминий) Вамбери [12] К. Vambery. Die Sprache der Turkomenen and der Diwan Mahdumkull’s. Zeiteohrift der Deutuchen Morgenlandlschen Geeell schaft, 33 Bd., Leipzig. 1879, S. 392. , проникший к туркменам под личиной дервиша и выполнявший поручении английских колонизаторов, враждебные России. В 1879 году Вамбери издал и оригинале и немецком переводе 41 стихотворение Махтумкули. Но он искусственно придал корифею туркменской поели несвойственные ему черты суфия — проповедника мусульманского мистицизма, — что некритически повторяют за ним некоторые современные ученые на Западе.