Дмитрий Быков - Пятое действие

Но нет. Не может быть, чтоб только ради
Наглядной кары, метки нулевой,
Явился он – в пальто, протертом сзади,
И с вытянутой длинной головой.

Что ловит он своим косящим глазом?
Что ищет здесь его скользящий зрак?
Какую правду, большую, чем разум,
Он ведает, чтоб улыбаться так?

Какому внемлет ангельскому хору,
Какое смотрит горнее кино?
Как нюх – слепцу, орлиный взор – глухому,
Взамен рассудка что ему дано?

Что наша речь ему? –
древесный шелест.
Что наше небо? – глина
и свинец.
Что, если он непонятый
пришелец,
Грядущего довременный
гонец?

Что, ежели стрела попала
мимо
И к нам непоправимо занесен
Блаженный житель будущего
мира,
Где каждый улыбается, как
он?

Что, ежели, трудов и хворей
между,
Он послан в утешенье
и надежду –
Из тех времен, из будущей
Москвы,
В которой все мы будем
таковы?

Эгоизм болезни: носись со мной,
Неотступно бодрствуй у изголовья,
Поправляй подушки, томись виной
За свое здоровье.

Эгоизм здоровья: не тронь, не тронь,
Избегай напомнить судьбой своею
Про людскую бренность, тоску и вонь:
Я и сам успею.

Эгоизм несчастных: терпи мои
Вспышки гнева, исповеди по пьяни,
Оттащи за шкирку от полыньи,
Удержи на грани.

Эгоизм счастливых: уйди-уйди,
Не тяни к огню ледяные руки,
У меня, глядишь, еще впереди
Не такие муки.

Дай побыть счастливым – хоть день, хоть час,
Хоть куда укрыться от вечной дрожи,
Убежать от жизни, забыть, что нас
Ожидает то же.

О, боязнь касаться чужих вещей!
Хорошо, толпа хоть в метро проносит
Мимо грязных тряпок, живых мощей,
Что монету просят.

О, боязнь заразы сквозь жар стыда:
Отойдите, нищие и калеки! –
И злорадство горя: иди сюда,
Заражу навеки!

Так мечусь суденышком на волне
Торжества и страха, любви и блуда,
То взываю к ближним: «Иди ко мне!»,
То «Пошел отсюда!».

Как мне быть с тобой, эгоизм любви,
Как мне быть с тобой, эгоизм печали, –
Пара бесов, с коими визави
Я сижу ночами?

А вверху, в немыслимой высоте,
Где в закатном мареве солнце тает, –
Презирая бездны и те, и те,
Альтруизм витает.

Над моей измученной головой,
Над счастливой парой и над увечной,
Он парит – безжалостный, неживой,
Безнадежный, хладный, бесчеловечный.

«Кто обидит меня – тому ни часа,
Ни минуты уже не знать покоя.
Бог отметил меня и обещался
За меня воздавать любому втрое.
Сто громов на обидчика обрушит,
Все надежды и радости отнимет,
Скорбью высушит, ужасом задушит,
Ввергнет в ад и раскаянья не примет.

Так что лучше тебе меня не трогать,
Право, лучше тебе меня не трогать».

Так он стонет, простертый на дороге,
Изувеченный, жалкий, малорослый,

Так кричит о своем разящем Боге,
Весь покрытый кровавою коростой;
Как змея, перерубленная плугом,
Извивается, мечется, ярится,
И спешат проходящие с испугом –
Не дыша, отворачивая лица.

Так что лучше тебе его не трогать,
Право, лучше тебе его не трогать.

Так-то въяве и выглядит все это –
Язвы, струпья, лохмотья и каменья,
Знак избранья, особая примета,
Страшный след Твоего прикосновенья.
Знать, пригодна зачем-то эта ветошь,
Ни на что не годящаяся с виду:
Так и выглядят все, кого отметишь –
Чтоб уже никому не дать в обиду.

Так что лучше Тебе меня не трогать,
Право, лучше Тебе меня не трогать.

Опережай в игре на четверть хода,
На полный ход, на шаг, на полшага,
В мороз укройся рубищем юрода,
Роскошной жертвой превзойди врага,
Грозят тюрьмой – просись на гильотину,
Грозят изгнаньем – загодя беги,
Дай два рубля просящему полтину
И скинь ему вдогонку сапоги,
Превысь предел, спасись от ливня в море,
От вшей – в окопе. Гонят за Можай –
В Норильск езжай. В мучении, в позоре,
В безумии – во всем опережай.

Я не просил бы многого. Всего-то –
За час до немоты окончить речь,
Разрушить дом за сутки до налета,
За миг до наводнения – поджечь,
Проститься с девкой, прежде чем изменит,
Поскольку девка – то же, что страна,
И раньше, чем страна меня оценит,
Понять, что я не лучше, чем она;
Расквасить нос, покуда враг не тронет,
Раздать запас, покуда не крадут,
Из всех гостей уйти, пока не гонят,
И умереть, когда за мной придут.

Сиятельный август, тончайший наркоз.
В саду изваянье
Грустит, но сверкает. Ни жалоб, ни слез –
Сплошное сиянье.

Во всем уже гибель, распад языка,
Рванина, лавина, –
Но белые в синем плывут облака
И смотрят невинно.

Сквозь них августовское солнце палит,
Хотя догорает.
Вот так и душа у меня не болит –
Она умирает.

Осень пахнет сильной переменой –
И вовне, и хуже, что во мне.
Школьникам эпохи безвременной
Хочется погибнуть на войне.

Мечется душа моя, как будто
Стыдно ей привычного жилья.
Жаль, что не дотягивать до бунта
Не умеем Родина и я.

Надо бы меняться по полшага,
Чтобы не обваливаться враз.
Всякий раз взрывается полшара,
Как терпенье кончится у нас.

Все молчит в оцепененье чудном.
Кастор с братом дремлют на посту.
Гастарбайтер с гаденьким прищуром
Выметает ломкую листву.

Августейший воздух загустевший
Разгоняет пришлая метла,
Разметая в жизни опустевшей
Место, чтобы сжечь ее дотла.

Будет все, как водится при взрыве –
Зов сирены, паника родни,
Зимние, голодные и злые,
Оловом окрашенные дни.

Но зато рассвета багряница,
Оторопь сучья и дурачья,
Сладость боя, свежесть пограничья –
Нищая земля, еще ничья!

Все, что было, рухнет в одночасье.
Новый свет ударит по глазам.
Будет это счастье иль несчастье?
Рай в аду, вот так бы я сказал.

И от этих праздников и боен
Все сильней душа моя болит,
Как страна, в которую не встроен
Механизм ротации элит.

Люблю тебя, военная диорама,
Сокровище приморского городка,
Чей порт – давно уже свалка стального хлама,
Из гордости не списанного пока.