Сергей Гонцов - Стихи книги Похвала единорогу

Эту Розу встречал я везде
И лишал ее почвы чудесной, —
Но, — в приязни к ее чистоте, —
Приносил ее Деве Небесной;

И повсюду великий Восток
Развивался, как пламенный свиток;
Я не всякий прочел лепесток,
Но довольно великих попыток;

Может быть, так решила она,
Или мне привалило смиренье
Ни за что, ни про что, как весна
Или новое, тайное зренье;

В неизвестности дикой скорбя,
Все, что есть, называя пустыней,
Я внезапно увидел — себя, —
Перед ней, и расстался с гордыней.

Я нигде не встречал своего —
Ни стихом, ни извилистой прозой;
Верно, было нам не до того
В странной повести, созданной Розой…

Прежде мира дорога лежит,
Для упора стопы одинокой,
И встает над опасной дорогой
Светлый круг, и землей дорожит.

Я в пути не нашел никого,
Кроме всякого зверя и птицы,
Да еще безымянной криницы,
То есть крепкого мира сего.

Он повсюду, как странный искус,
И зовут его именем новым
Всякий раз, хоть един по основам,
Но распался заране союз.

Можно тысячу взять крепостей,
Но победы никак не добиться,
Потому что водой не напиться,
Не насытиться гулом страстей.

Но вернуться в нездешний Дворец,
Отвратившись от здешнего блага,
Невозможно, как будто Творец
Сам желал дорассветного шага.

Это так, на зеленых лугах,
В безысходно красивых долинах
Он ходил, и стоит в двух шагах,
Даже полон мелодий старинных.

Я на фрески живые смотрю
В кое-как восстановленном храме,
Вот он, ликом похож на зарю,
В странном мире, как в аспидной раме.

Он свободой меня наградил
Ни за что, ни про что, и награда
Драгоценней небесных светил
И темней побежденного ада.

В мире пусто, как в том же аду,
Что Создателем шумно разгромлен.
Неизвестно, куда я иду,
Только целый простор обусловлен.

Прежде мира дорога была,
В этом что-то великое мнится,
Все же мир — не одна лишь криница,
Не одно лишь движенье числа.

Я заметил, что он заселен,
Но людей сосчитать не собрался,
Опасаясь взаимности братской
В странном счете веков и племен.

Я не знаю теперь одного,
Для чего все устроено тайно,
Для чего мне открылось случайно
Древо шумное мира сего?

Друзей разлучая, как двух волов,
Отрешенных от царственного ярма,
Проходит столетье, как рокот валов,
И смерть величит свои закрома.

Белый ягненок, потерянный на меже,
Можжевеловый куст, вереск и бузина,
И Ангел, что расположился в душе,
Видят лики, что принимает она.

Венок из ромашек и васильков
Благоухает на детском челе,
И лен, что смотрит глазами веков,
Расскажет, что ходим не по земле.

И русской музе подобна она, —
Все умерли, и на кругах бытия
Она танцует совершенно одна,
Прекрасная, и сама не своя…

На руинах твоей тишины
Неизвестная радуга тлеет,
И душа, как дорога, светлеет,
Обращая свои быстрины
Во все стороны света, туда,
Где в цветении чертополоха
О своем не заплачет эпоха, —
Эти слезы не стоят труда.

Мы навек разошлись и не встретишь теперь никого.
Кто ушел через пропасть, оставив надежды пустые,
Кто ушел за ручьем, что пробился на свет от всего,
Кто увидел себя и леса безмятежно-густые.

Час весны безымянной! Небесных пути верениц!
Было время печали, но радости кончено время.
В темной книге предчувствий немало прекрасных страниц,
Но тягчит мои плечи досель неизвестное бремя.

Это лук и колчан, где послушливых стрел без числа.
Я считал, да забыл, — все сочтешь, да как раз прибывает.
Рассиялась печаль и беспечно под землю ушла,
Верно, кончена смерть, а другого еще не бывает.

Что творится со мной? Я пленительной первой стрелой
Расколол в тишине переливчатый блеск без предела.
Вечно таинство мира, но пахнет зарей и смолой,
Просветляющей мглой земляного чудесного тела…

Мне кажется, я знаю, что отсюда
Нам не дано уйти, и навсегда
Вот этот путь кремнистый, и вода,
Текущая на волю из-под спуда,
Как знак незавершенного труда;
И Ангела труба над мраком башен,
Звук радостно-глубокий, как руда,
Чей смысл от века благодатно страшен,
И тысячи долин, и эти города,
Как царственная сыть старинных брашен;
А если я уйду, то воротиться
Придется начерно, и этот легкий шаг
Привычен мне, и дорассветный мрак,
И странное желанье — воплотиться,
Минуя дуб и одолев овраг;
Вот церковь древняя, эпохи Иоанна,
На царственном холме, или Петра
Собор гигантский, вспомнить не пора,
Но даль пространств всегда благоуханна,
И пахнет небом темная кора;
И разве одинок я в этом мире?
Ведь теснота оков, что мне дана,
Сулит свободу, что светлей и шире
Пространства целого, гремящего на лире,
Без времени, худого, как война;
Все кто-нибудь со мной, и невозможно
Явь от виденья тайно отличить,
Видения от яви, вьется нить,
Блестит алмазом, и велит оплошно
Два мира поскорей соединить…

Искусно построенный дом,
Очаг, разожженный веками,
И, взятый совсем не трудом,
Пленительный мир под руками.

Леса растянулись на юг,
А степь покатилась на север,
И вереск, и звезды, и клевер
Все входит в нечаянный круг.

И, взятый неведомо где,
Он держит тебя, как Иаков,
Клубясь на алмазной гряде,
И вечно, как мир одинаков.

Он требует: благослови, —
Тогда отпущу, — о заботы
Земной и небесной любви,
Возвраты ее и уходы.

А ты, повелитель всего,
И рыцарь нездешнего мрака,
Как Древо, сжимаешь его,
Другого не требуя блага.

Нечаянный холод и жар,
В раю одичавшая совесть, —
И царский, таинственный дар,
Вот эта неточная повесть…

Эти склоны каменисты,
И бесплоден дар веков.
Что рубин иль аметисты
Предвечерних облаков?

Дни, века. Все мимо, мимо.
Вмерз Иуда в глыбу льда.
Это — время. Клочья дыма, —
Свет и множество скота…

А дорога мировая
Златом-серебром полна.
Справа — язва моровая,
Слева — мертвая луна.

Мир теснится побежденный,
Мрачно блещет по буграм.
Савл, неверием сожженный,
Ищет Агнца по дворам.