Сильвен Тессон - Лето с Гомером

Этот рассказ закончится только в песни XIII. Волшебный фонарь покажет нам сцены, в которых фантазия будет соперничать с опытом.

Одиссей возвращается с войны. Вот начало рассказа:

Ветер, этот «случай» моряков, заносит итакийского героя к незнакомому народу. Одиссей еще не полностью избавился от своих дум о войне. Он еще охвачен разрушительной энергией Трои. Он разрушает и истребляет, по его собственным словам. Хюбрис еще не иссяк? Скоро это произойдет, потому что «Одиссея» вынашивает в себе магию метаморфозы.

Одиссей оказывается на острове Лотофагов, это его первое вторжение в мир ирреального, посвящение в картографию воображаемого, из которой мы уже не вырвемся вплоть до возвращения на Итаку. Одиссей попадает в пространство чудес, примерно как космический корабль из сериала «Звездный путь» – в слоеный пирог параллельных миров.

Лотофаги предлагают членам экипажа отведать плодов «сладкомедвяного» лотоса. Морякам нравится угощение. Но оно таит в себе яд, потому что лишает человека всякой энергии, анестезирует его волю, разрушает его сознание. Оно приучает человека парить в каком-то приятном, но совершенно стерильном полунастоящем. Это как напоминание о том, что нельзя впадать в беспамятство. Некоторые ученые мужи пытались понять, о каком же растении шла речь на самом деле. Но эти ученые не там искали, потому что лотос является метафорой того, что может отвлечь нас от главного. В конце концов, те часы, что мы с вами проводим у цифровых экранов, словно загипнотизированные ими, забыв о своих обещаниях, впустую тратя время, в рассеянности, безразличные к своему расплывающемуся перед клавиатурой телу, напоминает о времени, потерянном моряками Одиссея на этом отравленном острове. В нас проникают щупальца цифрового общества. Они вырывают нас их толщи реальной жизни. Билл Гейтс и Марк Цукерберг – это сегодняшние дилеры лотоса.

У киконов моряки грешат чрезмерностью. У лотофагов они рискуют раствориться в стерильном наслаждении:

В Трое – хюбрис . Здесь – забвение. А между ними – задача оставаться человеком, то есть препятствовать себе , как говорил Камю, чтобы обрести самого себя. И это – путь Одиссея.

Странствие продолжается до острова циклопов. Циклопы – это свирепые существа, «не знающие правды». Они не являются «хлебоядными», то есть они не обрабатывают землю. Им нужно всего лишь наклониться, чтобы собрать плоды этого обетованного царства:

В гомеровской Греции это правило: когда люди пристают к острову, они спешат найти следы земледелия. Оно им указывает на присутствие цивилизации, отделяет цивилизованных людей от диких. Во времена Гомера земледелие, возникшее в период неолитической революции, было еще сравнительно новым изобретением: ему было всего несколько тысяч лет… Гесиод в поэме «Труды и дни» говорит нам, что «скрыли великие боги от смертных источники пищи» [24] Перевод В. Вересаева. . Земледелец должен обнаружить то, что от него было спрятано. Позднее Хайдеггер [25] Мартин Хайдеггер (1889–1976) – немецкий философ. сравнит поэта с пахарем, потому что и тот и другой призваны производить то, что существует в бесформенном состоянии, в ожидании собственного явления.

Циклоп начинает уплетать моряков Одиссея. А потом запирает остальной экипаж в пещере: десерт подождет…

Одиссей дурачит циклопа, говоря, что его зовут Никто, потом опьяняет своего тюремщика вином, выкалывает ему единственный глаз и сбегает с товарищами из пещеры, спрятавшись – вот это смекалка! – под баранами самого циклопа. И когда собратья циклопа спрашивают, кто его обидел, он отвечает: никто . Это гениальная хитрость, и Гомер тут демонстрирует нам возможно первую игру слов в истории литературы. Одиссей зарабатывает очко в негласном состязании с Христом, который демонстрирует нам все свои добродетели, кроме чувства юмора. Одиссей спасает остатки своего экипажа, снова выходит в море, но совершает одну ошибку. Он начинает смеяться над своей ослепшей жертвой:

Тем самым Гомер изобличает тщеславие. Конечно, это меньшее зло, нежели хюбрис , но оно тоже нарушает порядок вещей.

Одиссей своей фанфаронадой совершил грех и вызвал гнев Посейдона, отца циклопа. И теперь моряков будет преследовать гнев этого бога. Длинной цепью катастроф (или, как будут говорить несколько веками позднее, крестным путем) станет отныне странствие Одиссея. Поэма становится моральным кодексом. Но человек всегда может искупить вину своими добродетелями и, что даже лучше, своим умом.

Отныне мы будем переходить от одного несчастья к другому. Посейдон повсюду расставляет свои ловушки. Прежде всего, это – Эолия. Бог Эол делает Одиссею подарок – кожаный бурдюк, который он рекомендует не открывать, что, конечно, тут же и пытаются сделать моряки Одиссея, как только тот засыпает. Плененные в нем ветры вырываются наружу, и на море поднимается буря. Человек, это неисправимое животное, не может удерживать себя в границах, устанавливаемых ему богами.

Затем друг за другом следуют остановки у великанов Лестригонов, которые убивают несколько членов экипажа, и бегство от волшебницы Цирцеи. Цирцея – странная любовница, этакая «роковая женщина». Она преображает своих любовников в зверей, и товарищи Одиссея превратятся в свиней. У Цирцеи боги подвергают людей еще худшей угрозе, чем забвение: угрозе потерять свой человеческий облик. Одиссею удается этого избежать благодаря противоядию, полученному от Гермеса, зелью, которое позволит ему остаться самим собой. Боги всегда где-то рядом. Они готовы прийти на помощь этому «многостойкому» герою. Они дают ему антидот, опасаясь предстоящих ему испытаний.

Одиссей одерживает превосходство над Цирцеей, возвращает своим морякам человеческий облик, но вынужден провести с этой колдуньей целый год, потому что все-таки было бы глупо не провести с ней некоторое время. Представьте, что на одном из островов посреди моря вы повстречались с загорающей там Гретой Гарбо.