Сильвен Тессон - Лето с Гомером

Гектор не слышит ее просьб и отвечает:

И, облаченный в блестящие доспехи, в которых уже отражается его грядущая слава, бросается навстречу неизбежному.

Настало время войны. Ахейцы возводят оборонительные сооружения. В поэме устанавливается диалектика осаждающих и осаждаемых. До этого нападали греки, а троянцы прятались за своими стенами. Одни пришли с моря, другие живут в изобилии. Одни захватывают, другие защищаются. Гомер передает нам следующее сообщение: цивилизация – это когда есть что терять; варварство – это когда есть что приобрести. Нужно всегда помнить о Гомере, читая утренние газеты.

Возводится стена. Теперь все наоборот, и недалек тот момент, когда завоеватели превратятся в осаждаемых. И тогда читатель увидит, с каким цинизмом боги распоряжаются будущим человека. Вот что Зевс бросает Посейдону:

Эти строки напоминают нам о погребенных под растительностью циклопических храмах. Мне в голову приходят Ангкор и города инков. Конечно, пока нам еще ни разу не удалось вернуть себе затопленные Посейдоном земли, но в этом есть та же фатальность: славные строения прошлого исчезают с лица земли, их разъедает эрозия, они покрываются песком или растительностью, словом, они не могут устоять под ударами времени.

Все тленно, и человек – в особенности. И осаждающий может стать осаждаемым. И есть только один жизненно важный вопрос: по какую сторону стены находимся мы?

Повествование продолжается. Удача переходит от одних к другим. Маятник судьбы, как язык колокола или ходики часов, туда-сюда раскачивается над равниной. Весьма роковое качание.

Зевс чередует свои решения и отдает предпочтение то одним, то другим в зависимости от своего настроения и интересов. И в этой суматохе над дымящейся кровью возникает великолепный образ ночной передышки, который напоминает нам, что красота всегда будет превыше смерти:

Гомер прерывает сражение.

Одиссей, Феникс и Аякс идут договариваться с Ахиллесом. Арфа Гомера передает нам все нюансы этих переговоров. Неоходимо убедить оскорбленного воина вернуться в строй. Его отсутствие пагубно для ахейцев. Они терпят неудачу. Его возвращение могло бы изменить их судьбу.

Одиссей использует политический аргумент и утверждает, что Агамемнон одарит его сокровищами, если он «оставит гнев». Феникс прибегает к мольбе, но Ахиллес не меняет решения: его может убедить только раскаяние Агамемнона. Аякс же выдвигает аргумент воина: армия любит Ахиллеса. Этот аргумент его трогает. Ахиллес не вернется в строй, но соглашается остаться. И даже лучше! Обещает сражаться, если будет угроза кораблям и если Гектор приблизится к ним.

Иногда эту обиду Ахиллеса трактуют как выражение патологического нарциссизма, потому что мы, дети расчетливой эпохи, не можем себе представить, что рана, нанесенная его чести, может быть глубже и опаснее всех остальных ран.

И война возобновляется: снова летают копья, снова звенят мечи. Струятся слезы и кровь. Тьма «покрывает очи», оружие «опадает на тело» (это выражения самого Гомера для описания смерти), падают воины. Идет страшная сеча.

Агамемнон ранен, Одиссей тоже, наконец, и Диомед. Ахейцы принимают удар. Троянцы подступают под их стену: «не по воле бессмертных воздвигнуто было здание то» («Илиада», XII, 8), напоминает нам Гомер. Слушатель поэмы еще раз узнавал здесь о том, чего стоило неуважение традиций и презрение установленных пределов:

Поймем правильно эти стихи: боги жонглируют нами, и, если чья-то судьба им кажется слишком тенденциозной, они выдвигают нового героя. Гомер часто возвращается к этой идее. Люди являются переменной величиной в игре богов. В общем, мы располагаем своей жизнью, а боги располагают нами.

Гомер испытывает все возможные способы развития событий. В песни XIV эта техника напоминает щелчок по носу. И в этом гений Гомера: его воображение не скудеет даже тогда, когда он описывает уже многократно повторяющуюся ситуацию. На этот раз речь снова идет о контратаке ахейцев, приводящей к тактическому перелому.

Гера решает обольстить Зевса, попросив помощи у Афродиты. И вот эти богини неба и земли обмениваются одеждами, и Гера жеманничает перед Зевсом, чтобы тот угодил в ее сети: «ныне пылаю тобою, желания сладкого полный» («Илиада», XIV, 328). И дальше следует сцена вполне человеческой любви, даже слишком человеческой, то есть – смехотворной.

Зевс занят шалостями с Герой, и богиня посылает Посейдона помочь ахейцам получить небольшую передышку в осаде Трои.

Взбешенный таким оборотом, Зевс наводит порядок в соотношении сил, восстанавливая паритет враждующих линий. Эти бесконечные наступления и отступления войск напоминают абсурдные действия Первой мировой войны, в том виде, как ее описывали Юнгер, Барбюс или Женевуа [14] Немецкий писатель Эрнст Юнгер (1895–1998) и французские писатели Анри Барбюс (1873–1935) и Морис Женевуа (1890–1980) – авторы произведений о Первой мировой войне. , когда армии тратили несколько месяцев, теряя тысячи солдат, на завоевание пары десятин грязной земли. В чем же отличие? Солдаты Первой мировой не носили ни оружия из бронзы, ни блестящих шлемов. Но, вероятно, злополучные боги все еще вершат свои дела над полями сражений.