Владимир Высоцкий - Я никогда не верил в миражи

Бред, говоришь… Но судить потерпи —
Не обойдешься без бредней.
Что говорить – на надежной цепи
Пес несравненно безвредней.

Право, с ума посходили не все —
Это не бредни, не басни:
Если хороший ошейник на псе —
Это и псу безопасней.

Едешь хозяином ты вдоль земли —
Скажем, в Великие Луки, —
А под колеса снуют кобели,
И попадаются суки.

Их на дороге размазавши в слизь,
Что вы за чушь создадите?
Вы поощряете сюрреализм,
Милый товарищ водитель,

Дрожь проберет от такого пятна!
Дворников следом когорты
Будут весь день соскребать с полотна
Мрачные те натюрморты.

Пса без намордника чуть раздразни,
Он только челюстью лязгни —
Вот и кончай свои грешные дни
В приступе водобоязни!

Не напасутся и тоненьких свеч
За упокой наши дьяки…
Все же намордник – прекрасная вещь,
Ежели он на собаке!

Мы и собаки – легли на весы!
Всем нам спокойствия нету,
Если бездомные шалые псы
Бродят свободно по свету.

И кругозор крайне узок у вас,
Если вас цирк не пленяет:
Пляшут собачки под музыку вальс —
Прямо слеза прошибает!

Гордо ступают, вселяя испуг,
Страшные пасти раззявив, —
Будто у них даже больше заслуг,
Нежели чем у хозяев.

Этих собак не заманишь во двор —
Им отдохнуть бы, поспать бы.
Стыд просто им и семейный позор —
Эти собачие свадьбы.

Или – на выставке псы, например,
Даже хватают медали,
Пусть не за доблесть, а за экстерьер,
Но награждают – беда ли?

Эти хозяева славно живут,
Не получая получку, —
Слышал, огромные деньги гребут
За… извините – за случку.

Значит, к чему это я говорю,
Что мне, седому, неймется?
Очень я, граждане, благодарю
Всех, кто решили бороться!

Вон, притаившись в ночные часы,
Из подворотен укромных
Лают в свое удовольствие псы —
Не приручить их, никчемных.

Надо с бездомностью этой кончать,
С неприрученностью – тоже.
Слава же собаколовам! Качать!..
Боже! Прости меня, Боже!

Некуда деться бездомному псу?
Места не хватит собакам?
Это – при том, что мы строим вовсю,
С невероятным размахом?!

1976

Жил я славно в первой трети
Двадцать лет на белом свете – по влечению,
Жил бездумно, но при деле,
Плыл куда глаза глядели – по течению.

Думал: вот она, награда, —
Ведь ни веслами не надо, ни ладонями.
Комары, слепни да осы
Донимали, кровососы, да не доняли.

Слышал, с берега вначале
Мне о помощи кричали, о спасении.
Не дождались, бедолаги, —
Я лежал, чумной от браги, в расслаблении.

Крутанет ли в повороте,
Завернет в водовороте – все исправится,
То разуюсь, то обуюсь,
На себя в воде любуюсь – очень ндравится.

Берега текут за лодку,
Ну а я ласкаю глотку медовухою.
После лишнего глоточку —
Глядь: плыву не в одиночку – со старухою.

И пока я удивлялся,
Пал туман и оказался в гиблом месте я,
И огромная старуха
Хохотнула прямо в ухо, злая бестия.

Я кричу – не слышу крика,
Не вяжу от страха лыка, вижу плохо я,
На ветру меня качает…
«Кто здесь?» Слышу – отвечает: «Я, Нелегкая!

Брось креститься, причитая, —
Не спасет тебя Святая Богородица:
Тех, кто руль да весла бросит,
Тех Нелегкая заносит – так уж водится!»

Я впотьмах ищу дорогу,
Медовухи понемногу – только по сту пью.
А она не засыпает —
Впереди меня ступает тяжкой поступью.

Вот споткнулась о коренья
От большого ожиренья, гнусно охая.
У нее одышка даже,
А заносит ведь туда же, тварь нелегкая.

Вдруг навстречу нам живая,
Хромоногая, кривая – морда хитрая.
«Ты, – кричит, – стоишь над бездной,
Я спасу тебя, болезный, слезы вытру я!»

Я спросил: «Ты кто такая?»
А она мне: «Я Кривая – воз молвы везу».
И хотя я кривобока,
Криворука, кривоока – я, мол, вывезу…

Я воскликнул, наливая:
«Вывози меня, Кривая, – я на привязи!
Я тебе и жбан поставлю,
Кривизну твою исправлю – только вывези!

И ты, Нелегкая маманя,
На-ка истину в стакане – больно нервная!
Ты забудь себя на время,
Ты же толстая – в гареме будешь первая».

И упали две старухи
У бутыли медовухи в пьянь-истерику.
Я пока за кочки прячусь
И тихонько задом пячусь прямо к берегу…

Лихо выгреб на стремнину:
В два гребка – на середину!
Ох, пройдоха я! Чтоб вы сдохли, выпивая,
Две судьбы мои – Кривая да Нелегкая!

1976

Нежная Правда в красивых одеждах ходила,
Принарядившись для сирых, блаженных, калек,
Грубая Ложь эту Правду к себе заманила:
Мол, оставайся-ка ты у меня на ночлег.

И легковерная Правда спокойно уснула,
Слюни пустила и разулыбалась во сне,
Хитрая Ложь на себя одеяло стянула,
В Правду впилась – и осталась довольна вполне.

И поднялась, и скроила ей рожу бульдожью, —
Баба как баба, и что ее ради радеть?!
Разницы нет никакой между Правдой и Ложью,
Если, конечно, и ту и другую раздеть.

Выплела ловко из кос золотистые ленты
И прихватила одежды, примерив на глаз;
Деньги взяла, и часы, и еще документы,
Сплюнула, грязно ругнулась – и вон подалась.

Только к утру обнаружила Правда пропажу —
И подивилась, себя оглядев делово:
Кто-то уже, раздобыв где-то черную сажу,
Вымазал чистую Правду, а так – ничего.

Правда смеялась, когда в нее камни бросали:
«Ложь это все, и на Лжи одеянье мое…»
Двое блаженных калек протокол составляли
И обзывали дурными словами ее.

Тот протокол заключался обидной тирадой
(Кстати, навесили Правде чужие дела):
Дескать, какая-то мразь называется Правдой,
Ну а сама пропилась, проспалась догола.

Полная Правда божилась, клялась и рыдала,
Долго скиталась, болела, нуждалась в деньгах,
Грязная Ложь чистокровную лошадь украла —
И ускакала на длинных и тонких ногах.

Некий чудак и поныне за Правду воюет,
Правда, в речах его правды – на ломаный грош:
«Чистая Правда со временем восторжествует —
Если проделает то же, что явная Ложь!»

Часто, разлив по сту семьдесят граммов на брата,
Даже не знаешь, куда на ночлег попадешь.
Могут раздеть – это чистая правда, ребята;
Глядь – а штаны твои носит коварная Ложь.
Глядь – на часы твои смотрит коварная Ложь.
Глядь – а конем твоим правит коварная Ложь.