Александр Галич - Стихотворения и поэмы

Все эти парижские годы Галича мы встречались, как минимум, раз в неделю в редакции радио, время от времени у него дома, иногда в редакции «Континента», или двумя этажами ниже, в квартире у Максимова.

В Париже Галич написал одну из самых своих значительных вещей — к сожалению, до сих пор не оцененную критикой поэму «Осенние прогулки». Эта последняя крупная вещь Галича заслуживает особого разговора.

Поэма — превосходный образец жанра «опера нищих». В соответствии с традицией, идущей еще из семнадцатого столетия от Джона Гея и продолженной Робертом Бернсом, Бертольдом Брехтом и Вацлавом Гавелом, Галич выпустил на сцену ленинградского шалмана (вместо традиционной таверны) персонажи из разных классов советского общества. И все они, от спившегося работяги до «действительного члена» КПСС, заговорили, запели, закричали, поэма пронизана их смехом и горем, позором и яростью…

По условию жанра собравшиеся в таверне бродяги, представители разных уровней социального дна, спорят, исповедуются, похваляются в монологах и куплетах… У Р. Бернса это солдат, маркитантка, вор, кузнец, цыган. У Галича — работяга, «два ученых алкаша», буфетчица Света (бывшая учительница), партийный чиновник… У каждого свое горе, своя тема; ну, и мелодия тоже своя. Чередуются частушечные лихие строки в описании шалмана (главка 2) и чеканный ямб — голос главного героя. Этот герой — правдолюбец, благородный резонер классической драматургии, выразитель авторской позиции в произведении. Он — антипод Клима Петровича, он — работяга-обличитель:

А вот его монолог, страстный, прерывистый, непреклонный:

Эти ритмы, эти интонации, эта ярость воскрешают в памяти «Контрабандистов» Багрицкого, первого учителя Галича в поэзии.

С появлением этой поэмы возникло ощущение, что многие прежние стихи Галича настолько естественно примыкают к ней, что становятся как бы ее интегральными частями. В классической опере нищих, состоящей из монологов персонажей, скрепленных небольшими комментирующими авторскими связками, право голоса получают самые разные герои, предъявляются самые разные биографии и судьбы. Можно сказать, что Галич всю жизнь писал одну огромную «оперу нищих». Таким образом, если поставить на сцене эту трагическую комедию Галича, то в число действующих лиц неминуемо вошли бы и несчастная «генеральская дочь» из «Караганды», и напуганные маляры со всезнающим истопником, и солдат из «Вальса, посвященного уставу караульной службы», и бывший зэк из классических «Облаков», и палач из «Заклинания», и Зощенко, и Ахматова, и Блок, и незадачливый муж Парамоновой — почти все герои большей части его стихов, в том числе и Клим Петрович, и «марксист», рыдающий о наследстве тетки Калерии… И, конечно, сам автор, беседующий с чертом…

И Галич, действительно, мечтал поставить в Париже этот невероятный мюзикл! Сам хотел в нем играть, собирался пригласить Шагиняна сорежиссером и актером на несколько ролей. Виктора Некрасова тоже, помня о его актерском прошлом. (Мне предназначалась роль чёрта.) Об этом будущем спектакле он говорил не раз, все собирался сесть за «сценарий»… Не успел.

Возвращаясь к самой поэме, следует добавить, что ее лирическое обрамление только усиливает гротескность страшной буффонады, составившей ее ядро; имя этой буффонады — недавняя наша действительность. И еще одна очень важная особенность «оперы нищих» по Галичу — всё советское общество, сверху донизу, в его поэме оказывается на дне, за бортом жизни.

В 1977 году вышла вторая книга Галича «Когда я вернусь». Начинается она с прощальных циклов «Серебряный бор» и «Отчий дом», в центре ее — цикл «Дикий запад», а заканчивается книга, да и все творчество Галича, вся его «метапоэма», — «Осенними прогулками».

Все мы довольно часто бывали у Александра Аркадьевича дома: Шагинян, Некрасов, Эткинд, я… Входила неслышными шагами Ангелина Николаевна (Галич называл ее Нюша), седая и элегантная, садилась всегда в одной и той же позе в широкое кресло у окна в углу.

Иногда он пел для нас, троих или четверых. Пел новые песни, а по нашим просьбам — и старые. Эткинд читал свои переводы, я — свои стихи. Ну и, конечно, разговоры… Всех здесь не воспроизвести, но вот один, — для этой статьи он, мне кажется, важен.

Как-то мы сидели у Галича с гостях с Анатолием Шагиняном, и тот спросил Александра Аркадьевича, почему он отказался от всех своих песен, которые были до «Леночки». Галич иронично глянул и сказал: «Это из фильмов? Ну, к примеру, "Все наладится, образуется"? Наверное, это даже неплохо, но всякий фильм — одно цельное произведение, и когда песня из фильма отдельно поется, она уже не та, совсем не та, которую слышали сценарист и режиссер. Из фильма песню не вырвешь…»

Толя уточнил, что он спрашивает о тех песнях, что годами звучали по радио, таких, как «До свиданья, мама, не горюй».

Галич поморщился и сказал, что многие настоящие поэты с годами от всего среднего, от всего посредственного отрекались: «Ну, кто там, дома, знал мое имя как автора этой, простите за выражение, массовой продукции? Да и чем это лучше Долматовского или Лебедева-Кумача? И от них, и от множества других не отличить. Ну, хорошо, была у меня одна песня, хотя из кинофильма, а все-таки она, как мне долго казалось, могла выжить самостоятельно — из "Верных друзей"…

— "Лодочка?"

— Да нет. Вот эта:

Но теперь вижу: только эти две строчки в ней настоящие. Правда, случается и по-другому… Вот мы перечеркнули почти все песни тридцатых годов. А вы обратите внимание, друзья мои, что в тридцатые годы слова в некоторых самых массовых песнях были, в отличие от какой-нибудь "Катюши" (кстати, того же времени), вовсе не халтурой: ну хотя бы "Тачанка" никому не известного Рудермана. Что мы о нем знаем? Что Михаилом звали? И все. А ведь какая песня!»

Он взял гитару и после длинного, сверху вниз перебора, пропел:

«Ну, первые две строки так, общефольклорные. Но дальше! Это же кинокадр! Балладная краткость, две детали — облако (пыль, то есть) да кони, — и какая динамика! А следующая строчка, ее давно уже никто не понимает, потому что тактику такого боя, естественно, все забыли: как пулеметчик с тачанки стрелял? "И с налета, с поворота" — это ведь, Вася, не просто внутренние рифмы! Пулемет располагался на заду тачанки, иначе своих же коней застрелишь! Значит — подлететь как можно ближе, развернуться и, как сказали бы пираты, "из кормовых орудий…" Вот это и есть “с налета, с поворота". Два слова — и вся тактика боя описана!»