Дилан Томас - Сюрреализм по-английски

И смотрел в его округлый проем,
Словно бы в Книгу судеб.
«Землю зажгли грозные всадники.
Горят дома… и люди бегут
От окровавленных копий рябого безумия…»
«Дорогой, успокойся, — перебила первая женщина, —
Мы ничем не сможем помочь тем, кто должен погибнуть
Под рачьей пятой своей ненависти —
Точно звери в паучьем гнезде…
Ну иди же, золотце, не то водичка простынет.»
С потолка спустился вагон, запряженный лисицами,
На подушках, дышавших, словно пурпурные груди,
Сидело трое мужчин. Голова одного была свернута
Вправо, где на ложе из липких улиток
Вяло орал счастливый ребенок; головы двух других
Были повернуты вверх и будто бы созерцали
Некую силу, которую им не под силу постичь.
Но, действуя заодно, они сняли младенца с его розового насеста
И осторожно опустили в лохань.
Вода зашипела и выплеснулась… все ощутили
В воздухе слабый привкус ужаса. Те трое отшатнулись
Со своей горемычною ношей, и медное тявканье лис
Растворилось в эфире.
«Слишком горячая,» — произнесла золотая фигура
И погладила по животу вторую женщину,
Перебирая пальцами шерсть, словно во сне.
Они лежали втроем в тени гигантского краба,
Шлифовавшего сотни своих клешней у костра.
Вдалеке, почти закрытый грудой стульев и чайников,
Виднелся второй пейзаж, а за ним — третий, четвертый,
Пятый… пока всё вместе, подобно розе курчавой,
Свитой в сказочной мастерской,
Не опустилось на семь престолов,
Где восседает Завтра.
Неторопливо сойдя по этим зыбким ступеням,
Явилась белейшая Королева Небес,
В волосах ее звезды мерцают. А из бедра
Растет дерево, и сквозь его густую листву
Сияют очи Красавицы — «Любимый, скорее, —
Воскликнула первая женщина. — Вода остывает.»
Но он не услышал.
Рукоятка кинжала была инкрустирована, словно скипетр,
И, словно скипетр, покачивалась
Над его продырявленной глоткой…
Улыбаясь, как модная шляпка, косматая девушка
Быстро к тазу шагнула и, сбросив с себя
Пестрое платье, юркнула в воду угрём.

Другая печально следила за ней; потом,
Без лишней спешки, как душат обычно сов,
Сбила колесо с колесницы — лежавшей
В объятьях зловещего мира…
мира без врат, без престолов, без веры,
мира без света и без тепла для жалких созданий;
мира, где даже дети сходят с ума — и, словно
Развернутый свиток, изображенье Абстрактного
Человекоубийства ко Господу вопиет.

Но вот, далеко-далеко, почти закрытый телами,
Виднеется новый пейзаж…
И на миг на балконах моего любимого сна
Проступает неживая улыбка Королевы Небес.

Даже у океана есть дно
но никому не измерить гору
моей тоски по тебе

Твой уход вырвал ломоть
из персика моего сердца.
Мне ль совладать с торпедами!
Мои скипидарные слезы затопили б аптеку.

Если ты хочешь покинуть сушу,
можно, я завяжу глаза, пока мы опять не встретились;
я принял тебя за амброзийную птичку,
не смыслившую в акустике.

А может, мне уже поздно завязывать глаза:
ведь я промокашка в брызгах чернил —
слов, напоминающих мне о тебе.

Простоволосый воздушный замок,
ты была прекрасна, словно метла из волос и плоти.

Когда ты ушла,
я был не в силах угнаться за своей безумной тоской,
и теперь-то я знаю, что скорбь может сбежать только вместе с рассудком
из безутешного, словно лестница, тела.

Январь бинтует раненую лапу,
Январь-воришка прячет бриллиант
заката, замирив его багровой кровью.

День исписался, проронив стихи,
И те артачатся, как конь пред бездной ночи.

А завтра эта рана станет глазом:
вверх по щеке взбежит росинка,
как слезка, у которой поменялись планы.

Без чувств как локти аисты свалились
Она мне по затылку лупит лёгким
И кто-то где-то кличет Пикассо
Лассо любви удавлен призрак счастья

Гнетущая печаль мешка сластей китайских
Дупло в скале как след усилий моря
Безлицый зритель со слезами, не бросающими тени
И ради этих пустяков я загубил свои стихи

В этой постели негде спать, Танги
И провод, по которому нам подавали сон, оборван
И номер ночи, номер дня един — один!
Песчинки угрожают как скульптуры

Фонтан огня ждет, когда спустят расписной крючок
И гвозди, что забил ты в землю, проросли
Мадонны и машины пыток отмеряют время
Ты тронул тучу дождь овеществился

Лyка его дуга — радуга, стрела — Египет
Мишень его неведома, а жертва — страх
Всё это лишь скелеты, спрятанные доныне
Из леденцов их кожа и нет во рту языка

Ловушки новые для древних снов расставил
О приручи их до того, как угодят в силок!
В этой постели негде спать, Танги
Всё место занято могилами сердец разбитых

— Пятнышко крови, вон там, на стене,
Минуту назад оно еще было не больше ногтя,
А теперь, кузина Агата, с каждым мигом крупнее и ярче.

Чушь. На солнышке иволги щебет.
Фонтаны обильно питают пруд.
Погода на загляденье: летний наряд аллей
Беспрестанно радует глаз. Может,
Вступить в это новое теософское общество?

— Раньше его можно было прикрыть пятицентовиком,
А сейчас, вырастая, оно всё больше напоминает ладонь.
Кузина Агата, оно растопырило пальцы. Взгляните, взгляните!