Антология - Советская поэзия. Том первый

Мы, где надо, не трафили
Ни чужим, ни родне…
Вся моя биография
На родной стороне:

Не в какой-то ограде,
А в ветрах верховых,
И в походной тетради,
И в стихах фронтовых,

И в делах, и в опале,
Той, что лютой зовут,
И в друзьях, что отпали,
И в друзьях, что живут.

Кто-то вечно под тучами,
День за днем — ни строки,
Где-то слово замучили,
Зажимая в тиски.

Ну их к дьяволу с квотой,
Утверждающей лень,
И глубинной зевотой,
Низвергающей день!

Я же знаю дорогу,
Путь извечный, крутой,
И пока, слава богу,
Незнаком с немотой!

Отец наставлял меня в долгий путь:
— Скоро я этот мир покину,
Сын мой,
всегда человеком будь,
А не так — середка наполовину.
Жизнь прижала меня понемногу:
Спина согнулась, мослы искривились.
Я — старый медведь, размышляющий у берлоги,
Из которой уже не вылезть.
Если уряднику не отомстишь, сынок,
Благословенья лишу, так и знай!
Ладно, прощай…
Жаль, подарка собрать не смог…
Не увидимся — вспоминай! —
Опираясь на палку,
Сгорбив широкое тело,
Он остался…
А я устремился в мир.
Дорога в неведомое летела,
Раскинулись даль и ширь…

Старику посчастливилось: бури безмерной
Довелось увидать торжество ему.
А как рухнули троны — тогда он, наверно,
Благословил нас. По-своему.

Боюсь, что, листья дней моих губя,
Мороз ударил рано в этот раз:
Еще далеко до зимы, а я,
Я желт, как молнией задетый вяз.

Еще зиме не передана власть,
А листья опадают и в тепле…
Быть может, время по ветру упасть,
Свалиться и уснуть, припав к земле?

Советует рассвет, зовет заря:
«Ложись, Хасан-абый!»
Все это зря:
Не получается бездумный сон —
Сомкну глаза, и снится мне Назон {180} 180 Стр. 438. Назон . — Имеется в виду Публий Овидий Назон (43 г. до н. э.–17 г. н. э.) — великий древнеримский поэт, автор известной поэмы «Метаморфозы». Был сослан на берега Черного моря, где написал «Скорбные элегии», в которых сетовал на судьбу изгнанника. .

Друзья, мне все равно покоя нет.
Могу залечь в берлогу, как медведь.
Все будет сниться мне Назым Хикмет {181} 181 Назым Хикмет (1902–1963) — выдающийся турецкий революционный поэт. ,
И Искандер, и колокола медь…

Ты ровесница вечности. Меры
Нет тебе. Ты не ведаешь бренности.
В твоей памяти многие эры,
Он же — только дитя современности.

Ты дорогу ему начертала,
Ты предопределила дела его,
А теперь посмотри, что с ним стало
И куда та дорога вела его!

Он вернулся из дали постылой,
Мукой кормленный, бедами поенный;
Ты сама его в путь проводила,
Так сама и ворота открой ему.

Упади ему в ноги, безгрешному,
И не бойся — пинка не получишь.
Лишь одним одержим он по-прежнему
Как бы мир переделать получше.

Со мною конь, мешок и шашка,
Я запыленный, молодой,
И набекрень надета шапка
С красноармейскою звездой.
Готов к ранениям и бедам,
В дорогу дальнюю готов,
Я поклонюсь и хатам белым,
И дымам дальних городов.
Лечу я по земному шару,
О прежней жизни не грущу,
Свечу себе своею шапкой
И шашкой
истину
ищу!

По диким склонам я блуждал,
Рукой касался диких скал,
Срывал я дикие плоды,
Был труден путь. Я вкус беды

Испробовал и высоту,
Я был, как птица на лету,
К земле влекла меня тоска,
Но я запомнил облака…

Пришлось бродить и по морям,
Как был я горд, как был упрям,
Я без указки мог найти
Во тьме пути.

Я знаю множество дорог,
Увы, какой мне в этом прок?
Я заблудился, не пойму,
Где стежка к сердцу твоему.

Я помню в Шполе {183} 183 Стр. 440. Шпола — город на Украине. уличку Лесную,
Запущенную, грязную, смешную,
Старушек, ковыляющих по ней,
И сверстников, оборванных парней,
И балагул, орущих по проселкам,
И летом пыль, и снег с морозом колким.

Четвертое июля. Синева.
Год восемнадцатый вступил в права,
С нуждой окопной, с подвигом военным.
Кто молод был, в быту обыкновенном,
Везде и всюду счастия искал —
Кто на земле, кто среди острых скал.

Я тоже молод был, и понял это,
И крепко зажимал подарки лета
В горячих лихорадочных руках.
Мой карандашик заработал быстро,
И вот не буквы — огненные искры
Рассыпались в тетради на листках.

Начало всех начал, большая дата!
Тех строчек нет, затеряны куда-то.
Но первенцев припомнил вдруг поэт, —
Наверно, потому, что были плохи.
И, загрустив о ранней той эпохе,
Он старше стал на двадцать с лишним лет

Я вспомнил уличку Лесную в Шполе,
И щебет птиц, и канонаду в поле.
А нынче лишь пустыня предо мной.
Четвертое июля в дымном зное,
И солнца блеск, и небо — все иное,
Чем в юности, и я совсем иной.

Суха пустыня. Солнце жжет нещадно.
Бреду вперед, и тени нет прохладной.
Полдневный зной пронзает сотней жал.
И сгорблен я заботою тяжелой,
И помнится мне ветерок над Шполой,
Который в молодости освежал.

Старинный напев так и движется вслед,
Знать, пел его кто-то не раз,
Иль тень этой песни, которой уж нет,
Тот звук, что, рождаясь, погас?

Быть может, он гимном восстанью служил,
В сердцах предводителей пел?
И сердце мне шепчет: он несся, он жил,
Веселый и легкий — звенел.

Взлетал в колыбели, рыдал у могил,
Был даром сынам от отцов
И связью, быть может, незримою был
Извечных начал и концов.

Певали его у мадридских костров,
Бойцов он в сражение звал,
Овеян был тысячью смертных ветров —
И тысячу раз оживал.

И вот, онемев, он хранилищем стал
Для песни Грядущего — сам,
На мельнице в сонной воде грохотал,
На стройке бродил по лесам.