Ирина Ратушинская - Вне лимита. Избранное

И за крик из колодца «мама!»,
И за сшибленный с храма крест,
И за ложь твою «телеграмма»,
Когда с ордером на арест, —
Буду сниться тебе, Россия!
В окаянстве твоих побед,
В маете твоего бессилья,
В похвальбе твоей и гульбе.
В тошноте твоего похмелья —
Отчего прошибает испуг?
Все отплакали, всех отпели —
От кого ж отшатнешься вдруг?
Отопрись, открутись обманом,
На убитых свали вину —
Все равно приду и предстану,
И в глаза твои загляну!

Когда-нибудь, когда-нибудь
Мы молча завершим свой путь
И сбросим в донник рюкзаки и годы.
И, невесомо распрямись,
Порвем мучительную связь
Между собой и дальним поворотом.

И мы увидим, что пришли
К такому берегу Земли,
Что нет безмолвней, выжженней и чище.
За степью сливы расцветут,
Но наше сердце дрогнет тут:
Как это грустно — находить, что ищем!

Нам будет странно без долгов,
Доброжелателей, врагов,
Чумных пиров, осатанелых скачек.
Мы расседлаем день — пастись,
Мы удержать песок в горсти
Не попытаемся — теперь ведь все иначе.

Пускай победам нашим счет
Другая летопись ведет,
А мы свободны — будто после школы.
Жара спадет, остынет шлях,
Но на оставленных полях
Еще звенят медлительные пчелы.

Ручей нам на руки польет,
И можно будет смыть налет
Дорожной пыли — ласковой и горькой.
И в предвечерней синеве
Конь переступит по траве
К моей руке — с последней хлебной коркой.

Вот их строят внизу — их со стенки можно увидеть.
(Ну, а можно и пулю в невежливый глаз получить!)
Золоченые латы (это — в Веспасиановой свите),
Гимнастерки солдат да центурионов плащи.
Завтра эти ребята, наверное, двинут на приступ.
И, наверное, город возьмут, изнасилуют баб —
И пойдет, как века назад и вперед, — огонь
да убийства.
Если спасся — счастливый раб, если нет — то судьба.
Храм, наверно, взорвут и священников перережут.
Впрочем, может, прикажут распять, сперва
допросив.
Офицеры возьмут серебро, солдаты — одежду.
И потянутся пленные глину лаптями месить.
А потом запросят ставку — что делать дальше?
И связист изойдет над рацией, матерясь.
Будет послан вдоль кабеля рвущийся к славе
мальчик,
Потому что шальной стрелой перерезало связь.
А другая стрела ему в живот угадает.
А потом сожгут напалмом скот и дома,
Перемелят детей колесом
И стену с землей сравняют,
Но, возможно, не тронут старух, сошедших с ума.
И не тычьте в учебник: историю смертники знают —
Прохудилось время над местом казни и дало течь.
Дай вам Бог не узнать, что увидит жена соляная:
Автомат ППШ или римский короткий меч?

Нас Россией клеймит
Добела раскаленная вьюга,
Мракобесие темных воронок
Провалов под снег.
— Прочь, безглазая, прочь!
Только как нам уйти друг от друга —
В бесконечном круженье,
В родстве и сражении с ней?

И когда, наконец, отобьешься
От нежности тяжкой
Самовластных объятий,
В которых уснуть — так навек,
Все плывет в голове,
Как от первой ребячьей затяжки,
И разодраны легкие,
Как нестандартный конверт.

А потом ожидая, пока отойдет от наркоза
Все, что вышло живьем
Из безлюдных ее холодов, —
Знать, что русские ангелы,
Как воробьи на морозах,
Замерзают под утро
И падают в снег с проводов.

Завтра будет прилив,
Сгонит отару вод
Северный ветер,
Сдвинутся корабли.
Небо вкось поплывет.
Что случится на свете?
Выгнется линзой свод,
Хрупкий взметнут балет
Птицы-чаинки.
Выступит мед из сот,
И покачнутся в земле
Чьи-то личинки.

Дети чужих зверей
Стиснут в мехах сердца —
Шорох по норам…
Ветер, то ли свирель —
Не угадать лица —
Будет, и скоро.
Знают сверчки небес,
Рации всех судов
Пеленг сосновый.
Нордом сменится Вест.
Смоется след водой.
Ступишь ли снова?

Если выйти из вечера прямо в траву,
По асфальтовым трещинам — в сумрак растений,
То исполнится завтра же — и наяву
Небывалое лето счастливых знамений.
Все приметы — к дождю,
Все дожди — на хлеба,
И у всех почтальонов — хорошие вести.
Всем кузнечикам — петь,
А творцам — погибать
От любви к сотворенным — красивым, как песни.

И тогда, и тогда —
Опадет пелена,
И восторженным зреньем — иначе, чем прежде, —
Недошедшие письма прочтем,
И сполна
Недоживших друзей оправдаем надежды.
И подымем из пепла
Наш радостный дом,
Чтобы встал вдохновенно и неколебимо.
Как мы счастливы будем — когда-то потом!
Как нам нужно дожить!
Ну не нам — так любимым.

Этот вечер для долгой прогулки.
Серый час, как домашняя кошка,
Теплой тенью скользит у колена,
А подъезды печальны и гулки.
Ты надень свою старую куртку.
Мы набьем леденцами карманы
И пойдем, куда хочется сердцу,
Безо всякого дальнего плана.
По заросшим ромашкой кварталам,
Где трамвай уже нынче не ходит,
Где открытые низкие окна,
Но старушек в них прежних не стало.

Так мы выйдем к знакомому дому,
И увидим на спущенной шторе
Тень хозяина, и улыбнемся:
Кто сегодня в гостях, с кем он спорит?
Мы замедлим шаги: не зайти ли?
Но заманят нас сумерки дальше,
Уведут, как детишек цыгане,
Как уже много раз уводили.
И тогда, заблудившись, как дети,
В незнакомом обоим предместье,
Вдруг очнемся: мы живы и вместе!
И вернемся домой на рассвете.