Антология - Из фронтовой лирики. Стихи русских советских поэтов

Чтоб стать мужчиной — мало им родиться,
Чтоб стать железом — мало быть рудой:
Ты должен переплавиться. Разбиться.
И, как руда, пожертвовать собой.

Готовность к смерти — тоже ведь оружье.
И ты его однажды примени.
Мужчины умирают, если нужно,
И потому живут в веках они.

Бейте,
бейте шомполами, —
Все равно не закричу!
На решетке, сжав зубами,
Гайку ржавую верчу,
На свободе быть хочу!

Вот она, друзья, смотрите!
До нее подать рукой,
И я знаю,
как мне выйти
В мир из камеры сырой,
Хоть и смотрит часовой.

Смотрит,
грубо окликая,
С вышки пули сыплет вниз.
Есть ли сила в нем такая
Задержать меня —
не знаю.
Я ведь гайку перегрыз.

Мы немца в полночь навестить хотели.
Разведчик сверил время. И — в седло!
Следы подков запрыгали в метели,
И подхватило их, и — понесло…

Но без него вернулся конь сначала,
а после — мы дошли до сосняка,
где из сугроба желтая торчала
с ногтями почернелыми рука.

Стояли сосны, словно часовые.
И слушали мы, губы закусив,
как весело — по-прежнему живые —
шли на руке у мертвого часы.

И взводный снял их. Рукавом шершавым
сердито льдинки стер с небритых щек
и пальцем — влево от часов и вправо —
разгладил на ладони ремешок.

— Так, значит, в полночь, хлопцы!
Время сверьте!..

И мы впервые поняли в тот час,
как просто начинается бессмертье,
когда шагает время через нас!

Тяжелый танк вступает в бой…
Он обгоняет пламя,
Мостя дорогу за собой
Фашистскими телами.

Как мертвецов на берега
Выносит в час прибоя,
Их смерть бросает на снега
В застывших позах боя.

Вот этот лег, упав вперед, —
Пришла к нему расплата:
Землей набит открытый рот,
Земля в руке зажата…

…Но танк уже исчез в дыму.
Где след его найдете?
Враги подобрались к нему
На трудном повороте.

Мотор заглох как неживой,
И, пользуясь моментом,
Его накрыли с головой
Пылающим брезентом.

Но чтоб не думали враги,
Что сдастся он без боя,
Водитель сдвинул рычаги
Слабеющей рукою.

Танкистов мучила жара,
И немцам страшно стало,
Когда пошла на них гора
Горящего металла.

Он взял рубеж рывком одним,
Он шел неудержимо.
Летели по ветру за ним
Седые космы дыма…

Отброшен враг, огонь погас,
И бой притих в долине.
Из уст в уста идет рассказ
О танке Половчини.

Он возникает тут и там
Как мститель в самой гуще,
И настигает капитан
Идущих и бегущих.

Клубится в поле снежный прах
На узком перекрестке.
Трещат у танка на зубах
Машины и повозки.

Он через рвы летит вперед —
В глазах мелькают пятна.
И землю ту, что он берет,
Он не отдаст обратно.

Ты различишь его в огне
По свету славы вечной,
По насеченной на броне
Звезде пятиконечной.

Говорят, что степень зрелости:
примерять, прикидывать,
чтоб остаться в цельной целости,
чтобы виды видывать.

Я всегда в глаза завидовал
тем, кто мог прикидывать,
но потом в душе прикидывал:
стоит ли завидовать?

Если случаем положено,
то яснее ясности —
жизнь солдат не отгорожена
от беды-опасности.

Сокрушаться, братцы, нечего:
смерть в бою сговорчива, —
люди метой не помечены,
пуля неразборчива.

Пуля-дура скосит каждого —
петого, отпетого…
Говорят — ни капли страшного,
если все неведомо.

Если свистнет во мгновение,
вспомнишь ли заранее
матушки благословение,
женки заклинание?..

Для солдата степень зрелости:
это — жить душой без хворости,
на крутой звериной смелости,
на любой проклятой скорости.

На движении рискованном,
на ночном совином зрении,
на бессмертном,
бронированном
танковом ожесточении…

Мы время по часам заметили
И кверху поползли по склону.
Вот и обрыв. Мы без свидетелей
У края вражьей обороны.

Вот тáм она, и там, и тýт она —
Везде, везде до самой кручи.
Как паутиною, опутана
Вся проволокою колючей.

Он наших мыслей не подслушивал
И не заглядывал нам в душу.
Он из конюшни вниз обрушивал
Свой бешеный огонь по Зуше.

Прожекторы, как ножки циркуля,
Лучом вонзались в коновязи.
Прямые попаданья фыркали
Фонтанами земли и грязи.

Но чем обстрел дымил багровее,
Тем равнодушнее к осколкам,
В спокойствии и хладнокровии
Работали мы тихомолком.

Со мною были люди смелые.
Я знал, что в проволочной чаще
Проходы нужные проделаю
Для битвы, завтра предстоящей.

Вдруг одного сапера ранило.
Он отползал от вражьих линий,
Привстал, и дух от боли заняло,
И он упал в густой полыни.

Он приходил в себя урывками,
Осматривался на пригорке
И щупал место под нашивками
На почерневшей гимнастерке.

И думал: глупость, оцарапали,
И он отвалит от Казани
К жене и детям вверх, к Сарапулю, —
И вновь и вновь терял сознанье.

Все в жизни может быть издержано,
Изведаны все положенья,
Следы любви самоотверженной
Не подлежат уничтоженью.

Хоть землю грыз от боли раненый,
Но стонами не выдал братьев,
Врожденной стойкости крестьянина
И в обмороке не утратив.

Его живым успели вынести.
Час продышал он через силу.
Хотя за речкой почва глинистей,
Там вырыли ему могилу.

Когда, убитые потерею,
К нему сошлись мы на прощанье,
Заговорила артиллерия
В две тысячи своих гортаней.

В часах задвигались колесики.
Проснулись рычаги и шкивы.
К проделанной покойным прóсеке
Шагнула армия прорыва.

Сраженье хлынуло в пробоину
И выкатилось на равнину,
Как входит море в край застроенный,
С разбега проломив плотину.