Борис Слуцкий - Сегодня и вчера. Книга стихов

Ярко-пестрые, как полушалок,
Словно кофты цыганской кусок,
Знаменитые два полушария
Износили последний срок.

Карты мира, висящие с нэпа
На стене,
словно списки надежд.
Заменяются картами неба —
Синим блеском небесных одежд.

Как бывало, на карте Союза
Цепь флажков продвигалась вперед —
Поднимая все большие грузы,
Цепь ракет выступает в полет.

Дальше Запада, выше Берлина,
Дальше были и выше былины,
Дальше самого вещего сна
Вылетает по карте она.

Отрываются крайние звенья,
Начинается наступленье.
Мы по карте следим.
Не хотим
Пропустить,
куда мы летим.

Здесь, у карты, волнуемся, спорим,
Измеряем масштаб высоты.
Чуть попозже,
чем с Черным морем,
Много раньше,
чем с Белым морем,
Мы знакомимся
с Морем Мечты.

Небо
вроде опрокинутой чаши —
Выпьем до дна
и ставим вверх дном.
Наши летят!
Не чужие, а наши
Дальше и выше летят с каждым днем.

Помните небо сорок первого года?
Враги — повсюду.
Наши — нигде.
Любая ясная, безоблачная погода
Точно предсказывала: быть беде.

А сегодня — в воздухе и в эфире,
Всюду,
куда ни кинешь взгляд,
Во всем бескрайном, безмерном мире
Наши летят!

Что-то физики в почете.
Что-то лирики в загоне.
Дело не в сухом расчете,
Дело в мировом законе.

Значит, что-то не раскрыли
Мы,
что следовало нам бы!
Значит, слабенькие крылья —
Наши сладенькие ямбы,
И в пегасовом полете
Не взлетают наши кони…
То-то физики в почете,
То-то лирики в загоне.

Это самоочевидно.
Спорить просто бесполезно.
Так что даже не обидно,
А скорее интересно
Наблюдать, как, словно пена,
Опадают наши рифмы
И величие
степенно
Отступает в логарифмы.

Широкоплечие интеллигенты —
Производственники, фронтовики,
Резкие, словно у плотников, жесты,
Каменное пожатье руки.
Смертью смерть многократно поправшие,
Лично пахавшие столько целин,
Лично, непосредственно бравшие
Столицу Германии — город Берлин.
Тяжелорукие, но легконогие,
Книжки перечитавшие — многие,
Бревна таскавшие — без числа,
В бой на врага поднимавшие роту,
Вас ожидают большие дела!
Крепко надеюсь на вашу породу.

У археологов на лад идут дела,
И ни одна эпоха не дала
Астроботаникам такого взлета:
Ведь каждый день, как будто на работу,
К нам чудеса приходят ровно в семь —
С газетами. И это ясно всем.

Все словно бы на вечере гипноза
В районном клубе, где за три рубля
Заезжий маг, усами шевеля,
Прокалывает ими прозу;
Как в автомате: за пяток монет —
Билет,
а нет —
колотишь в стенку нервно.

И сходит удивление на нет
От чуда, что творимо ежедневно.
Так соберем же, свинтим по детали
Восторг, что так приличен чудесам,
И двух собак, что до звезды летали,
Погладим с завистью по телесам.

Облачные белые одежды
Распахнув недрогнувшей рукой,
В первый раз
не с верой,
а с надеждой
На небо взирает род людской.

Не глядит, не смотрит, а взирает,
Как его ракеты озаряют,
Вырывают из кромешной мглы
Неба
захолустные углы.

И дрожат испуганные боги,
Затаив не очень крепкий дух,
Как медведи
в старенькой берлоге,
Электрифицированной вдруг.

Человек не может жить без доводов,
Что дела — на лад, на лад идут,
Ежели чего-нибудь не вдоволь,
Будет вдоволь в будущем году.
Роста доказательства, прогресса
Аргументы
всем нужны, как воздух.
Мне не будет в жизни интереса,
Если мы не полетим на звезды.
Потому-то головенки гладим
Детские и отмечаем рост.
На дверях карандашом и взглядом
Отмечаем, сколько не дорос:
Если мальчик — до границы мужества,
Если девочка — до полной женственности,
Потому по первой лужице
Ждем весну
во всей ее торжественности.
Потому-то почки трогаем,
Лед разглядываем на реке, —
Это мы весну торопим,
Думаем: апрель невдалеке,
Хорошо, но будет лучше!
Это заявление поэта
Все вмещает: мартовские лужи
И полет в ракетах на планеты.

Города понижались от центра к окраинам.
На окраине — хижины. В центре — дворцы.
Грязь предместий воронами гулко ограяна,
В центре застланы — чище, чем скатерть, — торцы.

Это было дотоле, покуда заводы
Не взнесли над предместьями красные своды
И высокого неба достигла труба,
Утверждая бесспорное право труда.

Город был словно холм,
Город стал словно чаша.
Город стал словно бор,
Город стал словно чаща,
Где труба вырастает в тени у трубы,
Словно сосны в бору
И в дубраве дубы.

И гудки подавили церковное пенье,
Низвергая династию колоколов.
И колонны рабочих пошли в наступленье
На литые шеренги дворцовых колонн.

Над Антарктидой облаков,
Где горы, плоскости и пропасти,
Лишь дураки из дураков
Припомнят трепаные прописи.

Но дураки всегда не в счет,
А кто сметливее, толковее,
Глядит,
как тень крыла сечет
Все эти страны облаковые.

Глядит,
не тратя сил на мысль,
Не обобщая и не сравнивая,
Пока врезается, как мыс,
В него
небесная Гренландия.

И знает, что она вошла
В его судьбу на веки вечные,
Покуда тень крыла секла
Дорогу эту бесконечную.

Вот они, дома конструктивистов,
Заводской окраины краса.
Покажи их, Подмосковье,
выставь
Первой пятилетки корпуса!

Выставь зданья серые и честные,
Как шинель солдатского сукна,
Где живут станочники известные —
Громкие в районе имена.

Выставь окна светлые, огромные,
Что глядят на юг и на восток.
Школы стройные, дороги ровные,
Фабрики, заводы и мосторг.

Именем режима экономии,
Простоте навечно поклянись,
Строй квартиры светлые и новые,
От старья колонн отворотясь!

Пусть стоит исполненною клятвою,
Никаких излишеств не тая,
Чистота твоя и светлота твоя,
Милая окраина моя.

Приливы, а не отливы
Надежд
вызывает луна.
И люди смотрят счастливо,
Как бодро восходит она.
То, словно сокол и кречет,
Тучу она размечет,
То крепким лучом блеснет
И по темноте полоснет.
Когда луна поднимается,
Вся улица улыбается.
Всюду луна на слуху:
Как будто ее скрывали
И вот внезапно открыли,
Как будто ее сковали,
Как будто ее отлили
Рядом,
в соседнем цеху.