Елена Щербакова - Греческий зал

Горькую песню поет:

– Нет, не беги босой по траве.

Наш ты обычай уважь.

Босоньки ножки укрой ты в тепле.

Это одна твоя блажь.

Брось козырять в панаме в лесу.

Леса не видно за рощей.

Я ж корешок с муравьем пососу.

Что в дебрях может быть проще?

25.05.13.

По водам Ладоги святой

Плывем в рыбацком катере,

Как в люльке с нежной теплотой

Возле уснувшей матери.

Но слышно, как, вздымая грудь,

В волнах вздыхает Ладога.

И ветер начинает дуть.

И волны играть рады бы

С лихой скорлупкой-катерком

В брызгах, как в фонтане.

Мы в кубрике сидим тишком.

И дробью барабанной

Те волны бьются о корму.

Вот-вот перевернется

Наш катерок, пойдет ко дну.

А капитан смеется.

Веселый он, перекрестил

Себя и не боится.

Ведь кто по Ладоге поплыл,

Тем нужно помолиться,

Чтобы суровый Валаам

Всегда ждал осеянный,

Чтоб волны подступали к нам.

И были мы желанны.

23.01.13.

Ах, ба, была ты ветераном.

Ах, бы, ты знала даже бой.

Об этом в детстве слышал рано.

И было так тепло с тобой.

Но вот я вырос, и дороги

Так сильно развела судьба.

Твои же раны мои ноги

Уносят, за тобой я, ба.

Твоя уютная посуда

Сигналом стала огневым.

Цветок, в котором было чудо,

Вдруг превратился постовым.

И поле минное повсюду,

Куда ни глянь. Да что смотреть?

Твои глаза моими будут.

Под музыку и пулям петь.

Я слышу четкие отбои.

Задачу задала мне ты.

Я вечно догоняю строи.

В одном ведь воевала ты.

И шаль, что порохом пропахла,

Уж не покроет дней моих.

Судьба свернула планы махом.

И день за днем все лих и лих.

01.12.15.

Неужели, мы пропили ордена?

И фарфор разбили мы китайский,

И забыли мы героев имена,

И язык лишь понимаем краснобайский?

И не поняв, на чем держится крючок,

Оторвали с мясом ручку в службе.

К братьям дверь скрипела, как сверчок.

А теперь с петель сорвалась к стуже.

И скрипит, и плачет, как артист.

Эта музыка скорей для сумасшедших.

И за дверью, как авантюрист,

В глазок чертик смотрит, кости съевший.

Как за поездом, пропали вдалеке

Братья, пост свой держат на исходе.

На канун, поставленный в грехе,

Ангел новый вовсе не к угоде.

Миллионы душ хотят поймать

Того Нового, что странно окрыляет.

Его крылья, как ножи острят.

И Майдан опять стреляет.

Так зачем же вы, друзья,

Теплые порвали рукавицы.

И бежите почём зря.

Все туда же, где совсем не спится.

16.10.15.

На день победы баба Вера

К соседу-деду ходит в дом,

За стол садится и за делом

Все говорит о фронтовом.

О том, была как медсестрою,

Ходила в бой, как и бойцы.

Ценою было дорогою

От смерти раненых спасти.

– А на Урале только знали,

За месяц Гитлер был бы нами

Разбит, но Сталин приказал

Маневр другой, – дед ей сказал.

– Урал – совсем не вся Россия.

Героев разве поискать?

Вот бабу Веру жизнь спросила:

Боец, сестра, еще и мать.

– С тобой согласен, – дед довольный

Вино ей в рюмку наливал, —

И жен таких найдешь не больно.

Героев свет наш не видал.

Признанья баба Вера примет.

Кокетство женское в том лишь.

Вино из рюмки опрокинет

И скажет всем: «Вот был кишмиш!»

В рассказ свой краски добавляя,

В густое будто бы вино,

Все говорит, чуть задыхаясь:

– Был бой тогда, а не кино!

Когда снаряды разрывались

У наших ног и все в окоп

В сумятице скорей бросались,

Ладонью прикрывая лоб.

И тут же падали телами

Бойцы, простреляны насквозь.

Живых и мертвых разбирали.

Вот было месиво. И гроздь

Пуль вражьих задала кишмишу.

Оглохнуть. Будто град стучал.

Я под обстрелом даже слышу,

Где раненый боец стонал.

И будто времени не знали

Секунды, что свинцовый дождь,

Как долгий век бой проживали:

Патроны вынь, снаряд положь.

Я раненых тащить на спину.

Ползком к санчасти добралась.

А мимо бомбы, взрывы, мины.

Кишмиш такой совсем не сласть.

И как окончилось сраженье,

Утихло все, и мы бивак

Устроили в лесу на время

Там, у реки. И был рыбак

Один боец такой удачный.

С икрой он щуку нам поймал.

И мне, сестричке, очень смачный

На бутерброд кусочек дал.

А я и рада, угощенье

По вкусу на войне пришлось.

Я с детства впроголодь в деревне

Росла: ну, кожа, да и кость.

А тут наелась до отвала.

Побаловать себя пришлось.

Того мне не забыть привала.

Кишмиш – такой был гость.

– Ну, баба Вера, прихмелела

Ты от вина, прикрыть нам рты.

Ты о войне сказала смело,

Смешала смерть и праздник ты.

– Да ничего я не смешала,

Что было на войне – не счесть.

А лучше вспомню, как бывало

Я на завалинку присесть

Спешила, бегала по ней я.

Вот радость. Даже расскажу…

– Ну, лучше спой ты поскорее:

«Уходили комсомольцы на гражданскую войну…»

08.08.13.

Письмо Татьяны шепчет сад мне,

Где сведена цвела.

Вот на Савелово я на днях.

Жень-шень там шепчет

«За-ре-ка-т-т-т…».

Цветочков много, ну, а ягод

Не знает столько хиромант.

По травам бродит тихий гад,

Украсив листья в бледный мат.

Крем Азазело знает Кимры

И Бэлы пламенный привет,

Что лето – это эхо Крыма.

Куплю я в Кимры свой билет.

И унесусь за километры,

Чтобы узнать от света быль.

Вот стела яркою приметой.

Фадеев спрятал там бутыль.

За рубль свой получишь прибыль.

Как сикось-накось тут ни шей.

Березок бережок. Там прыгал

У Кимрки совсем ничей

По каменке стих Мандельштама,

Как русский красный сапожок.

Хромой Бахтин, как телеграмму,

О Достоевском в теремок

Писал труды. И Волги пристань

С волной играла, как варган.

И стих Режбека очень быстрый

На крест «спасибо» молвил нам.

Режбек рудбекию подарком

Мне преподнес, «шар золотой».

Свист «Керобино» яркой маркой

Жених по полю ключевой

Тихонькой песенкой напомнил —

«А кабы дело в декабре

Решить… Навалом полнил

В стол в кабинете дед запрет».

04.08.14.

От жарких прений я остыл.

Открыть бы мира первобытность.

Закончен бег мой белокрыл.

И завлекает только скрытность.

И тяжкий камень в нежных розах

В оттенках скромности лежит,

Что укротить способен грозы.

И громко Имя не кричит.

Остафьево – оставь его же.

Пусть облетит дубовый лист.

Познать здесь новое ты сможешь,

Не зафальшивишь, как артист.

Легла плотина полной грудью,

Как на кувшин мотив Египта.

Черноголовой чайке трудно

Скользить над прудом к старым липам.