Сола Монова - Стихи про мужиков

заходя в чью-то жизнь
вытирай ноги
[чтоб оставить в ней чистый след]

в Изумрудном городе
все дороги
кольцевые

на Майбахе
или осле
всё равно по кольцу

при любых затратах
на крутые турбины
и корм ослу

на девятом пугающем круге МКАДа
адски опасно говорить вслух

просто гони
[бесконечно и скользко]
как послушная белочка в колесе
все хотят быть умнее и выше ростом
все мечтают решать за всех

каждый видит себя безусловным центром
единственной точкой G
а в режиме вибрации очень ценно
не кончать
[сохранять режим]
…
как круги по воде разошлись кольцевые
и каждый в своем кольце
главное – знать, что все люди живые
в начале
[а не в конце]

если твой муж тебе всё-таки верен —
можешь прыгать до потолка
даже если в его шифоньере
нет ни единого пиджака
и не похож на того артиста
и генерала былых эпох
ты у него – единственная!
Да
и
пох…

Рома мечтает о модном пальто за две тысячи триста евро,
Из добротного кашемира, классического покроя.
Вот пойдёт он в таком по бульварам из универа,
И девушки станут смотреть на Рому, как на героя
Шекспировской пьесы. Где действие в каждом акте,
Где классика инициаций и первой любовной крови.
У Ромы огромный потенциал, но пока никакой практики,
И куртка-аляска!!! А чинный Иван Петрович,
Застёгивая ширинку в туалете администрации
И уверяя себя, что сегодня похолодало,
Ради такого потенциала точно б решился на операцию,
Плюнув на дело партии и политические скандалы.
Бедный Иван Петрович недавно влюбился в Иру,
Девушку во всех отношениях видную и молодую,
И вопрос: «Симулирует Ира или не симулирует?»
Не даёт ему сосредоточиться на заседаниях Думы.
И когда он под вечер, измученный, ждет Иришу,
То горланит в джакузи отрывок из «Риголетто»:
«Сердце красавицы…», да так голосисто, что Клим этажом
ниже
Готов зарыдать и вернуться в театр оперы и балета,
Откуда ушёл. [Ведь нельзя же так долго в хоре].
Искусством-то сыт не будешь, чего не сказать о кухне.
И теперь у него вместо зрителей – стерлядь и помидоры.
И ресторан «Шаляпин». [Э-эх, дубинушка, ухнем!!!!]
В то же время, где-то в хрущёвке, Айгуль трёт сгоревшую
сковородку
И ломает судьбу о каменные бифштексы.
Ей сегодня опять предстоит быть ну о-о-о-очень и очень
кроткой,
Потому что на ужин, увы, ничегошеньки, кроме секса.
А мужик её ценит в женщинах бешбармаки,
А мужик её любит манты, а понтов не терпит!
[Хорошее дело не назовут браком].
И Айгуль ненавидит растущий живот, превращаясь в стерву!
А у Светочки есть экономка, водитель и муж культурный.
Только Светочке впору писать мемуары о том, что такое ЭКО.
Она по четырнадцать раз на день измеряет влагалищную
температуру,
Вычисляя момент для зачатия нового
человека.
Но у Светы какие-то слишком свободные
яйцеклетки,
Со своей конституцией… надменные, точно
снобы…
А вокруг все с детьми: и старушки, и
малолетки,
И даже нищенка в переходе, причём каждый
день с новым.
И Света бежит в мультибрендовый плакать и
причащаться
И покупает седьмое пальто за две тысячи
триста евро…

И если ты скажешь, что знаешь хоть что-то о
человеческом счастье,
Я никогда, никогда тебе не поверю…

Собаки родятся такими
добрыми:
Гляжу на щенков – рыдаю!
Затискать охота и маленьких
догов,
И маленьких волкодавов.
А вырастут – лучше не трогать
ручкой,
Ну, максимум – кинуть палку.
Вот так же и люди – становятся
Сучками
И кобелями…
Жалко!

Я ненавижу женщин в
бесформенных свитерах
С льготным абонементом в
«Ленком», «Современник»,
«Et Cetera».

Смотришь на пальцы – не
замужем, любит стирать.
Смотришь на губы – надменна,
скупа на ласки.
Даже порой и осанка, и волосы
без седин,
А веет глубокой могилой,
в которую как один летят
Достоевский, Булгаков
и Константин Сергеевич
Станиславский.

Я ненавижу женщин, скупивших
Родео-Драйв,
Идущих на «лабутанах»
в роскошные номера.
Глядишь в декольте ей – там
светится копирайт Пластического
хирурга с опытными руками.
Такая пройдёт, как агония, как
гроза,
И чувствуешь: пальцы мечтают
хватать, а язык – лизать…
Но только засмотришься – резко
по тормозам,
И хрясь в неё камнем!
Я ненавижу женщин-наседок «а-ля, маман»,
Такие обычно сидят с рукоделием по домам,
И всё у них славненько: ужин, детсад, роман.
[Бульварный бестселлер о чем-то таком
бандитском.]
Oна Вам расскажет под водку и корнишон,
Как Митя покакал оранжевеньким в горшок,
В манере Ван Гога, и все испытали шок
И долго ребенка лобзали по ягодицам!

Я ненавижу женщин, сидящих внутри меня,
Я им поджигаю избы и завожу коня,
Мне хочется их уничтожить, убить, унять,
В глубокие лузы загнать беспощадным кием…
Но всё, что я вижу в других, – это точно я,
Поскольку на каждую женщину есть
персональный яд,
Поскольку на каждую женщину есть
персональный ад,
И это – другие.

Если он сделал туда-сюда —
Знак «тебе очень рады».
Можно подергать, но не всегда.
(Всяким чужим не надо!)

Он может загнутым быть весьма,
И отличаться цветом.
Может – прямым, и Прутков Козьма
Что-то писал об этом!

Также бывает мохнат, ребрист,
В юных годах обрезан.
После мытья он обычно чист,
Вздернут и чуть помпезен.

У «моего» он торчком, смешной!
Где-то на четверть метра…
Любит! Виляет! Арто, за мной!
Дама с собачкой!
Ретро!

работай, ешь, спаривайся,
смотри телек, езжай за границу,
в Париж, в Турцию, в Ниццу,
одевайся, пей херес, настраивайся
на Луну,
выспись, наконец,
осчастливь хоть одну,
сходи с кем-нибудь под венец,
на лошадях скачи,
на своё отражение быстро и нервно
дрочи…
ещё раз перечитай все мои письма,
ещё раз выспись,
поиграй в гольф, улыбнись в камеру,
приценись к «Хаммеру»
или «Мерсу»,
померься
силой с коллегой,
меньше ешь – чаще бегай,
позвони тане-алёне-маше —
им очень без тебя плохо,
стань на несколько дней старше,
сделай из людей лохов,
сходи в модный клуб в голубом свитере,
узнай о существовании клитора,
веди активную переписку,
засунь в незнакомок пипиську,
им это нравится,
опять-таки спаривайся,
смотри сны,
жалуйся на меня,
переведи слово «хуйня»,
вспомни наивность весны
в моей радужной оболочке,
заведи, наконец, дочку,
сына и кошку,
расскажи избирателям, как в детстве ты
собирал
морошку
в лукошко,
немножко
передохни
и снова работай,
ешь, работай,
работай, пей,
спаривайся,
работай,
работай,
работай,
работай,
оседлай в выходные коня…