Сола Монова - Стихи про мужиков

С пристани спугну чаек,
В лавочке куплю специй.
Я в тебе души не чаю —
Я тебя кормлю сердцем.

Как тебе подать? С кровью?
Сладко ли тебе? Терпко?
Если заболит – скрою,
Всё оно теперь стерпит.

Осень охладит волны.
Выветрится пуд соли.
Будет ли любовь полной,
Если никакой боли?

Солнце садится в горки,
Тени длинней, но мягче,
Дети восточной сборки
С визгом гоняют мячик.

Тучки, хлебнув заката,
Просто висят беспечно
В виде слонов из ваты,
В виде смешных овечек.

Дедушка курит сонно
С важностью Аль-Капоне.
Платьица и кальсоны
Сушатся на балконе.

Ужин хозяйка солит,
Режет пирог на части…
Нет ни вины, ни боли,
Боже, какое счастье…

Вот и спокойствие, вот и уехал,
Некого больше искать.
На рукаве, отороченном мехом,
Чёрною змейкою – прядь.
Кружатся листья, кружатся дружно,
Их не поймать на лету.
А почему? Потому что не нужно —
Скоро их в кучи сметут.
Пламя забьётся, пламя остынет,
Выпадет первый снежок.
[Может быть, белый, может быть, синий,
Может, какой-то ещё…]
Станет прозрачно, станет искристо,
Будет конец ноября,
А на дорожках нетронуто-чистых
Буду со мной только я.

Я без желаний, я без запросов,
Я без забытых стихов.
Как ни старайся, лето – не осень,
Жажда иметь – не любовь.
Как ни препятствуй, мёртвые листья
Все долетят до земли.
Не возвращайся: сладко мне спится,
Если ты где-то вдали.

Мне кажется, что я схожу с ума:
Днём грежу сном, во сне его не вижу,
Иду, куда идти я не должна,
Чтоб только быть немножечко поближе.

И на ступеньках, среди разных лиц,
Его поцеловать печальным взглядом
И скрыть за занавесками ресниц
Воды солёной лёгкую прохладу.

Подснежники, что в парке расцвели,
Я б для него безжалостно срывала,
И облако, что нежится вдали,
Ему стелила вместо покрывала.

И самый первый изумрудный хмель
Из маленьких травинок придорожных
Как чёрный кофе приносила бы в постель:
Я – сумасшедшая, а значит, мне всё можно.

– Зябко этой ночью, мама-лошадь,
Расскажи о травах на лугу.
Синий колокольчик, он хороший?
Под ноги попался на бегу.

– Синий колокольчик музыкальный,
Он поёт высоким голоском.
Девушка с холодными руками
Днём переплела его с тоской…

– А тоска какой имеет норов?
Это повод или стремена?
Девушка седлала Вороного,
Но не возвратилась дотемна…

– А тоска – кувшинка на болоте,
Голубая ведьмина свеча.
Даже в гроб потом не заколотят
Тех, кто бродит в топях по ночам…

– Зябко, мама… Цокают подковы…
Вороной пришел без седока.
Слышу, как в трясине тростниковой
Плачет колокольчик из венка!
Поскачу… Согреюсь… Мама, зябко…

– Стой! Не отпускаю никуда!
Девушка – сама себе хозяйка,

А беда чужая – не беда!

У первой – красивая грудь, у
второй – ноги,
Стройные, ровненькие, с худыми
ляжками…
А я, как старенький телефон
Nokia,
Всегда заряжена…

Первая пьёт и с балкона пасёт в
бинокль,
Как ты покупаешь второй
мороженое.
А я, как старенький телефон
Nokia,
Давно заброшена…

У первой – истерика, слёзы.
Второй – одиноко.
Обе в депрессии сутки лежат на
диване.
А я, как старенький телефон
Nokia,

Неубиваема…

Жизнь дана, чтоб ею наслаждаться:
Свежим хлебом, раннею весной.
Месяц по ночам выходит в штатском,
Чтобы не спугнуть весёлых снов.

В нежных чувствах, в таинстве причастий,
В добрых людях, встреченных в пути,
Столько ненавязчивого счастья,
Что его нетяжело нести.

Кто-то говорит, что счастье кратко,
Души их ленивы, как и плоть,
У вулкана остывает кратер,
Но в груди по-прежнему тепло.

Это ли не главное богатство?
Это ли не Божья благодать?
Ни одной конторе адвокатской
Сломленных людей не оправдать.

Ты не слушай их рекомендаций —
Сломленные люди часто врут…
Жизнь дана, чтоб ею наслаждаться.
Это труд, но благородный труд!

Сегодня на земле похолодало —
Морозко в школе защитил диплом —
И в мире основного капитала
Повысились тарифы на тепло.

Ты мне звонил. Но ты не дозвонился.
Не победила в сказках доброта.
Большие гуси потеряли Нильса,
Дюймовочка осталась у крота,

Иван Царевич провалил экзамен,
Царевна-Лебедь с горя напилась.
И что бы ты потом ни рассказал мне,
Не восстановит сказочный баланс.

В своих квартирках затаились люди,
Утихли песни уличных кутил.
Мне снилось, что меня никто не любит,

И твой звонок меня не разбудил.

а давай, ты приедешь ко мне, как в 2005-ом,
в два часа ночи, пахнущий алкоголем и зимней улицей,
и потащишь к каким-то своим ребятам,
которые весь день работают, а всю ночь тусуются.
ребята мне будут шептать на ушко, что ты нехороший,
что я у тебя какая-то там,
и все подробности твоего комсомольского прошлого,
а ты закажешь мою любимую песню дремлющим
музыкантам.
а потом мы поедем к тебе, я залезу в одежде в ванну,
ты станешь меня раздевать, смеяться, намочишь
пиджак и брюки,
а потом мы будем долго-долго лежать на диване с
бутылкой брюта.
и ты будешь думать, что у меня неплохие стихи и ноги —
гладенькие и стройные, правда, гуляют пока по-детски,
и от этого будет не расставаться еще немного
хотеться.

Мир по майянским подсчетам при смерти,
пересчитать – непосильный труд.
Слышишь, любимый, как в нашем дистрикте
пальмы шумят на ветру.

[Ладно, берёзы: берёзам велено,
фон создавать для больной души.
Тело берёзоньки наспех белено —
видно, маляр спешил.
Ладно, берёзы: их почва смешана
с кровью кочевников и пехот,
белая вьюга и тьма кромешная —
древний родной штрих-код.
Льнёшь к ней и водишь ладонью тёплою —
зиму сканируешь с бересты.
Печка трещит за двойными стёклами,
чай норовит остыть…]

День догорает, и чайки белые
где-то на скалах ложатся спать,
в барах прибрежных коктейли делают,
всюду массаж и спа,
скоро наш дистрикт в закат окрасится,
розовой-розовой станет даль…