Эдуард Асадов - Дума о Севастополе

К полудню буран захирел и сдал,
Упал и рассыпался вдруг на части.
Упал, будто срезанный наповал,
Выпустив солнце из белой пасти.
Он сдал, в предчувствии скорой весны,
Оставив после ночной операции
На чахлых кустах клочки седины,
Как белые флаги капитуляции.
Идет на бреющем вертолет,
Ломая безмолвие тишины.
Шестой разворот, седьмой разворот,
Он ищет… ищет… И вот, и вот —
Темная точка средь белизны.
Скорее! От рева земля тряслась.
Скорее! Ну что там: зверь, человек?
Точка качнулась, приподнялась
И рухнула снова в глубокий снег…
Все ближе, все ниже… Довольно! Стоп!
Ровно и плавно гудят машины.
И первой без лесенки прямо в сугроб
Метнулась женщина из кабины.
Припала к мужу: — Ты жив, ты жив!
Я знала… Все будет так, не иначе!.. —
И, шею бережно обхватив,
Что-то шептала, смеясь и плача.
Дрожа, целовала, как в полусне,
Замерзшие руки, лицо и губы.
А он еле слышно, с трудом, сквозь зубы:
— Не смей… Ты сама же сказала мне…
— Молчи! Не надо! Все бред, все бред!
Какой же меркой меня ты мерил?
Как мог ты верить?! А впрочем, нет,
Какое счастье, что ты поверил!
Я знала, я знала характер твой.
Все рушилось, гибло… Хоть вой, хоть реви!
И нужен был шанс, последний, любой.
А ненависть может гореть порой
Даже сильней любви!
И вот говорю, а сама трясусь,
Играю какого-то подлеца
И все боюсь, что сейчас сорвусь,
Что-нибудь выкрикну, разревусь,
Не выдержав до конца.
Прости же за горечь, любимый мой!
Всю жизнь за один, за один твой взгляд,
Да я, как дура, пойду за тобой
Хоть к черту! Хоть в пекло! Хоть в самый ад!
И были такими глаза ее,
Глаза, что любили и тосковали,
Таким они светом сейчас сияли,
Что он посмотрел в них и понял все.
И полузамерзший, полуживой,
Он стал вдруг счастливейшим на планете.
Ненависть, как ни сильна порой,
Не самая сильная вещь на свете!

И что же это в людях за черта:
Сердечность, что ли, ценят нынче дешево?
Ну сколько ты ни делаешь хорошего,
В ответ тебе — ну просто ни черта!
Хороших душ достаточно у нас,
Но как-то так частенько получается,
Что всех теплее тот и улыбается,
Кому ты нужен попросту сейчас.
А сделаешь хорошее ему —
И кончено! Как будто отрубил.
Теперь уже ты больше ни к чему,
И он тебя почти и позабыл.
И как-то сразу горько оттого,
Что сам себя ты вроде обманул.
Кому-то взял и душу распахнул —
И в общем, неизвестно для чего!
Так стоит ли для этих или тех,
Как говорится, расшибаться в прах?!
Не лучше ль плюнуть попросту на всех
И думать лишь о собственных делах?
Вот именно: души не волновать,
Жить для себя, неслышно, как скупец.
Слегка черстветь и что-то наживать,
Но если так вот свинством обрастать,
То ведь начнешь же хрюкать, наконец!
Нет, все равно оно не пропадет —
Однажды совершенное добро.
Как не ржавеет в мире серебро,
Так и оно когда-то да сверкнет.
И ты, идя среди добра и зла,
Не одинок в отзывчивой судьбе.
Признайся сам: ведь добрые дела
Когда-то кто-то делал и тебе.
Ведь коли жить и сердцем не скудеть,
Познаешь все: и радости, и снег.
Но если ты — хороший человек,
То стоит ли об этом сожалеть?!

У парня был хороший друг,
Задорен и смешлив.
Был друг как друг, но как-то вдруг
Стал тих и молчалив.
Проведал парень: у него
Был тяжко болен сын.
— Держись! — сказал он. — Ничего,
Ведь ты же не один.
Он продал мотоцикл без слов
Какому-то дельцу.
Кровь подошла? Даешь и кровь
Курносому мальцу.
Потом, когда прибой похвал
Приветственно гудел,
Он лишь плечами пожимал,
Сердился и краснел,
Как будто людям говорил:
За что хвалить его?
Он просто искренне дружил,
Он настоящим другом был,
И больше ничего!
Друг раз кого-то зло поддел
И, смяв, перешагнул.
И парень вспыхнул, не стерпел,
Он друга взял и вздул.
Когда же кто-то упрекал
Потом в толкучке дел,
Он лишь плечами пожимал,
Сердился и краснел,
Как будто людям говорил:
Зачем корить его?
Он просто искренне дружил,
Он настоящим другом был,
И больше ничего!
Зимой пошли на лыжах в лес.
Вот мостик и разъезд.
Вдруг, охнув, друг упал на рельс,
А в ста шагах — экспресс!
Уж бьет прожектор по глазам!
Он к другу подлетел,
Он друга вниз столкнул, а сам
Не спрыгнул. Не успел…
Потом был час, нелегкий час,
Прощанье и венки,
И митинг, и десятки глаз,
Застывших от тоски.
В речах сказали, что герой,
Что храбро пролил кровь,
А он лежал простой-простой,
Чуть приподнявши бровь,
Как будто людям говорил:
Зачем хвалить его?
Он просто искренне дружил,
Он настоящим другом был,
И больше ничего!..

Сентябрь. Седьмое число —
День моего рождения.
Небо с утра занесло,
А в доме, всем тучам назло,
Вешнее настроение!
Оно над столом парит
Облаком белоснежным.
И запахом пряно-нежным
Крепче вина пьянит.
Бутоны тугие, хрустящие,
В каплях холодных рос.
Как будто ненастоящие,
Как будто бы в белой чаще
Их выдумал дед-мороз.
Какой уже год получаю
Я этот привет из роз.
И задаю вопрос:
— Кто же их, кто принес? —
Но так еще и не знаю.
Обняв, как охапку снега,
Приносит их всякий раз
Девушка в ранний час,
Словно из книги Цвейга.
Вспыхнет на миг, как пламя,
Слова смущенно-тихи:
— Спасибо вам за стихи! —
И вниз застучит каблучками.
Кто она? Где живет?
Спрашивать бесполезно!
Романтике в рамках тесно.
Где все до конца известно —
Красивое пропадет…
Три слова, короткий взгляд
Да пальцы с прохладной кожей:
Так было и год назад,
И три, и четыре тоже…
Скрывается, тает след
Таинственной доброй вестницы.
И только цветов букет
Да стук каблучков по лестнице.

Бесшумной черною птицей
Кружится ночь за окном.
Что же тебе не спится?
О чем ты молчишь? О чем?
Сонная тишь в палате,
В кране вода уснула.
Пестренький твой халатик
Дремлет на спинке стула.
Руки, такие знакомые,
Такие… что хоть кричи! —
Нынче, почти невесомые,
Гладят меня в ночи.
Касаюсь тебя, чуть дыша.
О Господи, как похудела!
Уже не осталось тела,
Осталась одна душа.
А ты еще улыбаешься
И в страхе, чтоб я не грустил,
Меня же ободрить стараешься,
Шепчешь, что поправляешься
И чувствуешь массу сил.
А я-то ведь знаю, знаю,
Сколько тут ни хитри,
Что боль, эта гидра злая,
Грызет тебя изнутри.
Гоню твою боль, заклинаю
И каждый твой вздох ловлю.
Мама моя святая,
Прекрасная, золотая,
Я жутко тебя люблю!
Дай потеплей укрою
Крошечную мою,
Поглажу тебя, успокою
И песню тебе спою.
Вот так же, как чуть устало,
При южной огромной луне
В детстве моем, бывало,
Ты пела когда-то мне…
Пусть трижды болезнь упряма,
Мы выдержим этот бой.
Спи, моя добрая мама,
Я здесь, я всегда с тобой.
Как в мае все распускается
И зреет завязь в цветах,
Так жизнь твоя продолжается
В прекрасных твоих делах.
И будут смеяться дети,
И будет гореть звезда,
И будешь ты жить на свете
И радостно, и всегда!