Эдуард Асадов - Дума о Севастополе (сборник)

– Позволь-ка прикурить, земляк!

Склонились… Огонек мелькает…

– Да легче ты. Кури в кулак.

Опять патруль ночной летает.

С утра был дождик проливной,

Но к ночи небо чистым стало,

И в щелях, залитых водой,

Луна, качаясь, задрожала…

Шли по обочине гуськом,

Еще вчера был путь хороший,

А нынче мокрый чернозем

Лип к сапогам пудовой ношей.

Стряхни его – ступи ногой,

И снова то же повторится.

А утром с ходу прямо в бой…

– Эй, спать, товарищ, не годится!

Пехотный батальон шагал

Туда, где лопались ракеты,

Где высился Турецкий вал,

Еще не тронутый рассветом.

Все шли и думали. О чем?

О том ли, что трудна дорога?

О доме, близких иль о том,

Что хорошо б поспать немного?

Не спят уж третью ночь подряд,

Счет потеряли километрам,

А звезды ласково горят,

И тянет мягким южным ветром…

Конец дороге. Перекоп!

Но сон упрямо клеит веки…

Видать, привычка в человеке:

Ночлег бойцу – любой окоп.

Посмотришь – оторопь возьмет.

Повсюду: лежа, сидя, стоя,

В траншеях, в ровиках – народ

Спит, спит всего за час до боя!

Все будет: грохот, лязг и вой…

Пока ж солдатам крепко спится.

Глядят луна да часовой

На сном разглаженные лица.

1944

Другу Борису

Сгоревшие хаты, пустые сады,

Несжатые полосы хлеба.

Глазницы воронок зрачками воды

Уставились в мутное небо.

В разбитой часовенке ветер гудит,

Пройдя амбразуры и ниши,

И с хрустом губами листы шевелит

В изжеванной временем крыше.

Все рыжий огонь пролизал, истребил,

И вид пепелища ужасен.

Лишь дождь перевязкой воды исцелил

Осколком пораненный ясень.

К нему прислонился промокший солдат.

Вокруг ни плетня, ни строенья…

Не выскажешь словом, как тяжек возврат

К останкам родного селенья!

Нет сил, чтоб спокойно на это смотреть.

Такое любого расстроит.

Солдат же вернулся сюда не жалеть, —

Пришел он, чтоб заново строить!

1946

Прислали к нам девушку в полк медсестрой.

Она в телогрейке ходила.

Отменно была некрасива собой,

С бойцами махорку курила.

Со смертью в те дни мы встречались не раз

В походах, в боях, на привале,

Но смеха девичьего, девичьих глаз

Солдаты давно не встречали.

Увы, красоте тут вовек не расцвесть!

На том мы, вздыхая, сходились.

Но выбора нету, а девушка есть,

И все в нее дружно влюбились.

Теперь вам, девчата, пожалуй, вовек

Такое не сможет присниться,

Чтоб разом влюбилось семьсот человек

В одну полковую сестрицу!

От старших чинов до любого бойца

Все как-то подтянутей стали,

Небритого больше не встретишь лица,

Блестят ордена и медали.

Дарили ей фото, поили чайком,

Понравиться каждый старался.

Шли слухи, что даже начштаба тайком

В стихах перед ней изливался.

Полковник и тот забывал про года,

Болтая с сестрицею нашей.

А ей, без сомнения, мнилось тогда,

Что всех она девушек краше.

Ее посещенье казалось бойцам

Звездою, сверкнувшей в землянке.

И шла медсестра по солдатским сердцам

С уверенно-гордой осанкой.

Но вот и Победа!.. Колес перестук…

И всюду, как самых достойных,

Встречали нас нежные взгляды подруг,

Веселых, красивых и стройных.

И радужный образ сестры полковой

Стал сразу бледнеть, расплываться.

Сурова, груба, некрасива собой…

Ну где ей с иными тягаться!

Ну где ей тягаться!.. А все-таки с ней

Мы стыли в промозглой траншее,

Мы с нею не раз хоронили друзей,

Шагали под пулями с нею.

Бойцы возвращались к подругам своим.

Ужель их за то осудить?

Влюбленность порой исчезает как дым,

Но дружбу нельзя позабыть!

Солдат ожидали невесты и жены.

Встречая на каждом вокзале,

Они со слезами бежали к вагонам

И милых своих обнимали.

Шумел у вагонов народ до утра —

Улыбки, букеты, косынки…

И в час расставанья смеялась сестра,

Старательно пряча слезинки.

А дома не раз еще вспомнит боец

О девушке в ватнике сером,

Что крепко держала семь сотен сердец

В своем кулачке загорелом!

1947

Страх за плечи схватил руками:

– Стой! На гибель идешь, ложись!

Впереди визг шрапнели, пламя…

Здесь окопчик – спасенье, жизнь.

Взвод в атаку поднялся с маху.

Нет, не дрогнул пехотный взвод.

Каждый липкие руки страха

Отстранил и шагнул вперед.

Трус пригнулся, дрожа всем телом,

Зашептал про жену, про дом…

Щеки стали простынно-белы,

Сапоги налились свинцом.

Взвод уж бился в чужих траншеях,

Враг не выдержал, враг бежал!

Трус, от ужаса костенея,

Вжался в глину и не дышал.

…Ночь подкралась бочком к пехоте,

В сон тяжелый свалила тьма,

И луна в золоченой кофте

Чинно села на край холма.

Мрак, редея, уходит прочь.

Скоро бой. Взвод с привала снялся.

Трус уже ничего не боялся, —

Был расстрелян он в эту ночь!

1948

Пехота смертельно устала

Под Мгой оборону держать.

В окопах людей не хватало,

Двух рот от полка не собрать.

Двадцатые сутки подряд

От взрывов кипело болото.

Смертельно устала пехота,

Но помощи ждал Ленинград.

И в топи, на выступе суши,

Мы яростно бились с врагом.

Отсюда ракетным дождем

Без промаха били «катюши».

Да, было нам трудно, но вскоре