Эдуард Асадов - Полное собрание стихотворений в одном томе (сборник)

И как бы славно было от заката
И ярких клумб, где лилии и мак,
Когда б не оказались те ребята
Пьяны, как говорится, «вдребезяк»!

А вон поодаль жидкий, словно тесто,
Не в силах даже приподнять и век,
Не вышел, нет, а выпал из подъезда
Совсем уже не юный человек.

Все ярче город лампами сияет.
Безветрие. Но странно: там и сям
В толпе вдруг кто-то словно бы ныряет.
Ни дать ни взять сама земля качает
Пьянчуг по магистралям и садам.

И их число почти не уменьшается.
Тут все, что хочешь: с проседью усы
И юность щек, что с бритвою не знается,
Но каждый преотвратно изгиляется
И, как нелепый маятник, качается,
Отсчитывая бражные часы.

Ну есть ли тут хоть что-то человечье?!
Да вы вглядитесь, вслушайтесь хоть раз
В безвольный рот, опущенные плечи
И в злую муть остекленевших глаз…

Я ненавижу всяческих ханжей,
И никакой я, к бесу, не стерильный,
Пусть лопнет от досады фарисей:
Мне не чужды ни зарева страстей
И ни веселья благости бутыльной!

И пусть там кто-то ядом называет
Сок виноградной грозди. Ерунда!
Ведь всякий яд, и это каждый знает,
Нас в малых дозах часто исцеляет
И лишь в больших сражает без труда.

Наш мозг есть чудо совершенных дум,
Всех знаний сотворенье и единство.
Так как же пропивать нам этот ум,
Катясь от человечности до свинства!

Не дико ль эволюции ступеньки
Начать считать совсем наоборот
И с гордых человеческих высот
Вдруг опуститься вновь на четвереньки!

Жизнь во хмелю! А что это такое?
Безволие плюс черный эгоизм,
А чаще даже попросту садизм:
Мол, начихать! Помучайтесь со мною!

И добряки находятся, вздыхают:
– Ах, бедный, бедный! Как не поскорбеть! –
Как будто мягкость делу помогает,
Как будто скотство следует жалеть!

Как будто бы нельзя сказать сурово:
– Не тронь ни рюмки, раз не можешь пить!
Не плюй, не отравляй нам душу снова
Ни гнусным видом, ни паршивым словом,
Короче, не мешай нам в мире жить!

А если возмущенье не поможет –
Судить его безжалостным судом!
Не как обычно, а намного строже,
Чтобы мороз продрал его по коже
И слово «суд» страшило бы как гром!

И коль встряхнуть пьянчугу, не жалея,
Да так, чтоб дрянь рассыпалась внутри,
Тогда он, перед рюмкою немея,
Попятится. И, в ужасе бледнея,
Попросит чаю, черт его дери!

Дожди, дожди и вечером, и днем.
И пусть я здесь – в уютном помещенье,
Но у меня такое ощущенье,
Что я сегодня стыну под дождем.

Но не под тем, что пляшет за окошком,
Буяня на дорожках и в цветах,
А под другим, похожим на бомбежку,
Там, где машины, люди и картошка
И заступы в синеющих руках.

И все ж, и все ж, хоть и трудна задача,
Но, знаю я, бессмысленно вздыхать,
Что стынь ли, дождь ли, а нельзя иначе,
Ведь труд в полях не может пропадать.

Сижу и злюсь, быть может, по-дурацки,
Что дождь со снегом лупит день и ночь,
А я не в силах выйти по-солдатски,
Чтоб людям, в поле мокнущим, помочь.

Помочь сразиться с грузными мешками,
Помочь и грязь, и ветер одолеть,
Но прежде всех (поймите это сами),
Но прежде всех горячими губами
Одни ладошки зябкие согреть.

За годом год летят друг другу вслед,
Но их добрее и поныне нет.

Встретились двое: – Как жизнь? Как дела? –
Хоть часто обоим плевать,
Какая там жизнь у другого была
И сколько случилось добра или зла,
Главное, что-то сказать.

А если бы взять да и сердце включить,
Насколько это возможно,
И ближнему словом порой пособить
Иль делом, хотя б несложным.

А то, может статься, в недобрый час,
В какие-то злые сроки,
Ты будешь лежать не смыкая глаз,
Забытый и одинокий.

И некому будет слово сказать,
И не к кому обратиться,
Ведь все улетят, как и ты не раз
Упархивал словно птица.

За черствость – черствость, за стужу – снег,
Горько это, не скрою.
Так будь же, милый мой человек,
Почаще теплей душою!

Конечно, не всем же дарить любовь,
Однако и лживых взглядов
Не надо. Не надо дежурных слов,
Улыбок пустых не надо!

И если в душе твоей нет тепла,
А сердце сучка черствее,
Не спрашивай ближнего: – Как дела? –
Так все же куда честнее!

Нет, не льщусь я словом «ветераны»,
Хоть оно почетно, может быть.
Только рано, абсолютно рано,
Мне такое звание носить!

Есть в том слове что-то от усталости,
От поникших плеч и тишины,
От морщин, от грустной седины,
А короче – от дороги к старости.

Ну а мне такое нужно слово,
Чтобы в нем – стрижи и поезда,
Буйный гром из тучи чернобровой,
И рассвет вишнево-васильковый,
И любви восторженное «да»!

Нет, не с тем, чтоб мне подмолодиться
(Глупости я вечно не любил),
Мне играть в мальчишку не годится.
Только ведь обидно и стыдиться
Всех своих еще упрямых сил.

Ветеран – светлейшее из слов.
Но, пока есть гроздья винограда,
Есть друзья, сраженья и любовь,
Мне подобных почестей не надо!

А усталость, хвори да покой –
Для поэта это не годится.
Я уйду, как улетают птицы
До прихода стужи снеговой.

Будет сумрак розоветь слегка,
Будут спать еще цветы и дети.
И лишь я однажды на рассвете
Растворюсь, как тают облака…

Мир, как на крыльях, летит вперед,
Он жаждет мечты, красоты, свершения,
А рядом порою, ну кто поймет,
Зачем-то в душах иных живет
Бес идиотского разрушения.

И вряд ли доищешься до ответа,
Откуда и кто его в нас вселил.
Но если ответа такого нету,
То бес этот есть, и отнюдь не где-то,
И, кстати, из самых недобрых сил.

Ни угрызения, ни сожаления
Даже на миг не сверкнет из глаз.
Бес разрушения, бес разрушения,
Ах, как же он пляшет в душе подчас!

Нет, честное слово, ну как понять?
С генами, что ли, беда случается,
Но в сердце каком-то вдруг появляется
Тупое желание разрушать!

Что это: дурь разудалых плеч
Иль шепот над ухом какой-то вражий,
Что надо разбить, уничтожить, сжечь,
Нередко без злости, без мысли даже.

Где-то шагать и от делать нечего
С ухмылкой внимать, как от грубых рук
Кустарник иль деревце рухнут вдруг,
Хрустя, как суставами человечьими.