Михаил Яснов - Пылая страстью к Даме. Любовная лирика французских поэтов

Дитя с повадками царицы,
Чей кроткий взор сулит беду,
Ты можешь сколько хочешь злиться,
Но я отсюда не уйду!
Я встану под твоим балконом,
Струну тревожа за струной,
Чтоб вспыхнул за стеклом оконным
Ланит и лампы свет двойной.

Пусть лучше для своих прогулок
И менестрель, и паладин
Другой отыщут переулок:
Здесь я пою тебе один,

И здесь ушей оставит пару
Любой, кто, мой презрев совет,
Испробует свою гитару
Иль прочирикает сонет.

Кинжал подрагивает в ножнах;
А ну, кто краске алой рад?
Она оттенков всевозможных:
Кому рубин? кому гранат?

Кто хочет запонки? Кто – бусы?
Чья кровь соскучилась в груди?
Гром грянул! Разбегайтесь, трусы!
Кто похрабрее – выходи!
.
Вперед, не знающие страха!
Всех по заслугам угощу!
В иную веру вертопраха
Клинком своим перекрещу.

И нос укорочу любому
Из неуемных волокит,
Стремящихся пробиться к дому,
В который мною путь закрыт.
Из ребер их, тебе во славу,
Мост за ночь возвести бы мог,
Чтоб, прыгая через канаву,
Ты не забрызгала чулок…

Готов, с нечистым на дуэли
Сразившись, – голову сложить,
Чтоб простыню с твоей постели
Себе на саван заслужить…

Глухая дверь! Окно слепое!
Жестокая, подай мне знак!
Давно уж не пою, а вою,
Окрестных всполошив собак…

Хотя бы гвоздь в заветной дверце
Торчал, чтоб на него со зла
Повесить пламенное сердце,
Которым ты пренебрегла!

Я вас люблю – секрет вам ведом
Уж добрых восемнадцать лет…
Я стар – за мною вьюги следом,
Вы – все весна и розы цвет.

Снега кладбищенской сирени
Смягчили смоль моих висков…
Я скоро весь укроюсь в сени
Ее холодных лепестков.
С путем закатного светила
Слилась земная колея…
Среди всего, что высью было,
Последний холм провижу я.

Ах, если б поздним поцелуем
Меня раскрепостили вы,
Чтоб, тщетной страстью не волнуем,
Я смог уснуть под шум травы!

Свет беспощаден, дорогая,
К тебе – среди его клевет
Есть та, что ты живёшь, скрывая
В груди не сердце, а брегет.

Меж тем, как вал морской высокий,
Она вздымается, и в ней
Бурлят таинственные соки
Прелестной юности твоей…

Свет беспощаден, дорогая,
К глазам твоим, шепча, что в них
Сверкает не лазурь живая,
А лак игрушек заводных.

Меж тем все зори, все зарницы,
Все отблески сердечных гроз
Таят дремучие ресницы
В мерцающей завесе слёз…

Свет беспощаден, дорогая,
Твердя, что ум твой глухонем,
Что ты, как в грамоту Китая,
Вникаешь в смысл моих поэм.

Меж тем ты слушаешь поэта
С улыбкой тонкой – неспроста
Разборчивая пчёлка эта
Садится на твои уста!

Меня ты любишь, дорогая,
Вот в чем причина клеветы!
Покинь меня – вся эта стая
Найдёт, что совершенство ты!

Кармен тоща – глаза Сивиллы
Загар цыганский окаймил;
Ее коса – черней могилы,
Ей кожу – сатана дубил.

«Она страшнее василиска!» —
Лепечет глупое бабье,
Однако сам архиепископ
Поклоны бьет у ног ее.
Поймает на бегу любого
Волос закрученный аркан,
Что, расплетясь в тени алькова,
Плащом окутывает стан.

На бледности ее янтарной,—
Как жгучий перец, как рубец,—
Победоносный и коварный
Рот – цвета сгубленных сердец.

Померься с бесом черномазым,
Красавица, – кто победит?
Чуть повела горящим глазом,
Взалкал и тот, что страстью сыт!

Ведь в горечи ее сокрыта
Крупинка соли тех морей,
Из коих вышла Афродита
В жестокой наготе своей…

Нагих богинь ваяли греки
И обнаженных смертных дев,
Их гнезда тайные навеки
Во всей красе запечатлев.

Но сих голубок против правил
Ваяли эти мастера:
Резец, где нужно, не оставил
На них ни пуха, ни пера.

Они трудились без опаски,
Но обедняли греки див,
Лишив их царственной оснастки
И сокровенность обнажив.

Так по какой такой причине,
Подобно древним, в свой черед
Стригут художники поныне
Газон, где возлежит Эрот?

Ведь красоту сокровищ скрытых
Лелеют наши времена —
Чтоб оценить и суть, и вид их,
Психея с лампой не нужна.

Узрел Филипп Бургундский тайны
Девицы, спящей крепким сном,
И новый орден не случайно
Назвал он «Золотым Руном».

И Лафонтен веселым слогом
Поведал нам, как сатана
Страдал, – но распрямить не смог он
Прядь из девичьего руна.

Люблю твоих натурщиц смачных,
Поклонник правды, Тициан,
Тебе талант мазков прозрачных
Венецианским небом дан.
Они под пологом пурпурным
Являли миру без прикрас
Ту плоть, которую Амур нам
Со всем усердием припас.

Ложатся шелковые тени
На бедра гладкие, впотьмах,
Там, где в густой, курчавой сени
Таится вожделенный пах.

Ты первым был, кто их рукою
Чуть-чуть прикрыл его, чтоб мы
Вкушали чудо неземное —
Сии Кипридины холмы.

Была Флоренция немало
Поражена при виде той
Твоей Венеры, что купала
Ладошку в муфте золотой.

Когда прекрасная, нагая,
За темным облаком следя,
Округлобедрая Даная
Ждала Зевесова дождя.

Пускай печальная гондола
С тобой ушла навеки в ночь,
Божественного ореола
Ничто не в силах превозмочь.

Я пыль веков минувших вытру
И, чтоб искусству не пенять,
Позволь мне лютню на палитру,
Великий старец, поменять.

Я погружу напев и слово
В твою глазурь, в твою камедь,
Я как художник все покровы
Сорву, чтоб тайное воспеть.

Пускай мой стих отдернет шторы
И к белизне прекрасных тел
Прибавит самой разной флоры
Вослед тому, что ты воспел.

И этой краскою живою
Напомнит вечный образ он,
Когда коснулся головою
Груди богини Купидон.

И пусть простит нам Муза эту
Любовь, подобную греху, —
Как персик, весь открытый свету,
Лежащий бережно во мху.

Руно, заклятие Ясона,
Плод вожделенный Гесперид —
Путь, по которому бессонно
И день, и ночь блуждал Алкид.

Презрим, Искусство, кривотолки,
И чтоб не покушаться впредь,
Хочу мой стих на этом шелке,
Как поцелуй, запечатлеть.
Пускай пластические стансы
Запомнят прошлого урок,
Чтоб рассчитаться, может статься,
За твой, Венера, бугорок!