Вероника Долина - Цветной бульвар

Пожалуйста, молчи —
О курочке рябой,
Которая несла,
Да не снесла яичко.
О фее молодой.
О птице голубой.
Ты мог бы знать ее.
И издали, и лично.

Такую порют чушь
Верховные вруны —

Несутся соловьи,
Слетаются павлины…
Промерзнуть,
Промолчать
Мы приговорены.
И сведенья пришли —
Что мы неисцелимы.

Проснулась и стояла у окна.
Кругом – одна гусарская баллада…
Прошла война.
Москва не спасена.
Но, может, ей самой —
Не очень надо?

Проснулась.
Не готовая к борьбе,
Доверила себя
Стеклу и свету.
А наверху – Коро? Моне?
Курбе? —
Одну большую вывесил монету

Неровную,
У нас тут тоже Рим.
Как можем, так чеканим
Понемногу.
Но тут и замигал через дорогу
Малютка-самолет.
Парим, парим!..

Страшно представить —
Что будет с моим щенком,
Когда я открою дверь,
Вернусь, так сказать, в обитель…
Ведь он просидел чуть не пару недель —
почти что и под замком…
И вот, ярких сцен не любитель —

Осыпаема молодыми зубами,
Облита детским лаем его,
Я увижу себя героем…
Здравствуй, здравствуй,
Братец Иванушка!
Ничего…
Мы с тобой еще всех построим.

Маленькое сверло
Голову мне снесло.
В темени заблудилось
И глубоко прошло.

Маленькое сверло
Знает – как мне светло,
Как мне темно бывает,
Холодно и тепло…

Помнит все уголки.
Письма мои, звонки.
Пусть пощадит худые,
Слабенькие виски.

Ладно, студи, суши.
Я же от всей души…
Эти мои осколки —
Разве не хороши?

Колются, как стекло.
Даром, что их сверло —
Било, рвало, ломало.
Что-то же их спасло?..

Дети моей Москвы —
Все лишены, увы,
Ярких смешных подарков,
Снега среди травы.

Их не зовет рожок.
Вышитый сапожок —
Может, и есть в семействе,
Красный, как петушок…

Но не дымит камин,
Где головней кармин
Дышит – как зоб дракона —
Жарок, неутомим.

Дети шумят, шалят.
Папы им не велят.
Мамы хотят порядка,
Строят своих телят.

И невдомек Москве,
С дыркой в голове,
Что вот сегодня можно
Бурю поднять и две…

Только сегодня лишь
Каждый земной малыш
Может шалить как хочет,
А не пищать, как мышь.

Вот тебе – золотой.
На – пока молодой,
Купишь себе игрушек,
Или какой другой —

Подлинный дар небес,
С мамой пойдешь и без
В маленький магазинчик,
Где и зверье, и лес —

Стоят совсем гроши.
Быстро бери, спеши,
И убегай немедля,
Спрятав в карман души…

Нет у нас Рождества.
Но ничего. Москва
Лупит свое потомство,
Любит без озорства…

Ну-ка, иди сюда.
Ближе, еще, балда.
Зуб потерял, бедняжка?
Вот тебе грошик, да.

В бабушке все же – прок.
Если приходит срок —
Бабушка-чудотворец,
Гном, лепрекон, пророк.

Где-то в третьей-четвертой,
в другой половине дня…
Поищи меня, подожди меня.
Поищи, полови меня.

Но ни в коем случае —
Не в первой,
и пожалуйста —
не во второй.
В первой я буду стервой.
Да и во второй —
не герой.

Но когда наступает третья,
Специальная половина дня —
Вот к ней-то хочу успеть я…
А ты подожди меня.

Я не каждый день успеваю
Шубку теплую надевать…

А потом, когда надеваю —
То куда мне ее девать?

И, когда приходит четвертая,
Та самая половина дня —
Открывается дверь потертая,
Невозможная для меня…

Ты уж лучше успей до полночи,
До полуночи, до поры…
Когда пальцы мои наполнятся
Тьмой и сумерками игры.

Эта третья жизнь половинная,
А все прочие – не видны.
Как тональность неуловимая —
Для последней моей струны.

В основном – конечно же, поздно.
Но я помню, как ВВПознер,
Звал меня для своих программ.
А тогда мы могли в эфире
Говорить обо всем, что в мире…
Что ни есть – просто стыд и срам.

Я надеюсь, что мне простили.
Там сидел посол Палестины.
Там Израиля был посол.
И Ястржембский – пошел, пошел…

И все это катилось, длилось.
Я ужаснейше разозлилась.
Под тяжелый вопрос – Чечня —
Не смогли удержать меня…

Я сказала: Израиль – это
Чистый пламень добра и света.

Палестина – гора камней.
Тыщу лет, от начала дней.

Что я помню, чего там было?
Если честно, то я забыла
Оловянный их юморок.
Но ведь я-то была – пророк.

Через день уже было поздно.
Через день уже ВВПознер
Понял все: что шутили зря…
Ни хорошие, ни плохие,
Мы умеем созвать стихии.
Это было ТО сентября.

И хотя мне чеченцы кивали
У прилавков и на вокзале,
Головы не сносил Нью-Йорк.
Со зверьем невозможен торг.

Отчего я сегодня это?
Кто тут луч и добра и света?
Кто икона, мегазвезда?
Но мой папа был жив тогда.

И сегодня я помню папу —
Ходорковского по этапу
Протащили тогда уже,
Но на первом лишь этаже…

И мой папочка, видя это,
Говорил мне в то злое лето:
Как тут больно… огнем гори…
Но ведь он же красив, смотри!..

Ничего, что я заплутала?
Ничего, что не говорю?
Я недавно во сне летала.
И немного еще парю.

Правда, это было больнично,
И задействован был наркоз.
Но, ей-богу же, непривычно —
Среди бабочек и стрекоз.

Было густо, как в океане.
Было пусто, был край Земли.
Но и кролики мне кивали,
И цыплята за мною шли.

И еще одного видала,
И могу рассказать теперь…
Он сказал: «Ты чего рыдала?
Заходи. Тут открыта дверь».

Как надоели мелкие дела…
Осточертели лишние детали.
А часики ходить не перестали,
И из метро – в метро все шли тела…

Усталые тяжелые тела,
Друзья мои, ничуть не боевые.
Садовые, лесные, полевые.
Москва их обманула, провела.

Что стоит человека провести?
Да ничего на свете проще нету.
Он таракана – примет за монету.
Пойдет искать, сочтя до десяти…

До десяти неявных единиц…
До тыщи пленниц…
Тыщ до трех племянниц…
Он по команде тихо ляжет ниц,
Чуть оглянувшись на окрестных пьяниц,