Лирика вагантов в переводах Льва Гинзбурга

Плачет и стенает
Вальтерова лира:
Вальтер проклинает
преступленья клира.

Верить бесполезно
в райские блаженства:
все мы канем в бездну
из-за духовенства.

И по сей причине
язва сердце точит:
Вальтер быть отныне
клириком не хочет!

Расскажу подробно
о попах вельможных,
совершивших злобно
сотни дел безбожных.

Если, затухая,
солнце село в море,
значит, ночь глухая
к нам нагрянет вскоре.

Если ж полог черный
темень распластала,
тут вопрос бесспорный:
ночь уже настала.

Черной тьмой объяты,
мы живем в бессилье:
подлые аббаты
солнце погасили.

В хилом худосочье
чахнем в смрадной яме.
Почернее ночи
короли с князьями.

Нет, не милосердье
пастыри даруют,
а в тройном усердье
грабят и воруют.

Загубили веру,
умерла надежда.
Делают карьеру
жулик и невежда.

Знай, убогий странник:
каждый настоятель
чей-нибудь племянник
или же приятель!

Зря себя тревожишь!
В мире вероломства
выдвинуться можешь
только по знакомству.

В честном человеке
гнев созрел великий:
иль дана навеки
власть презренной клике?

Сам я, как на тризне,
скорбно причитаю,
ибо этой жизни
смерть предпочитаю.

Миром правит хитрость!
Мир вражды и кражи!
Мир, где сам антихрист
у Христа на страже!

Глас услышите вы ныне
вопиющего в пустыне.
Бог того, кто согрешил,
милосердия лишил.

Скоро гром над всеми грянет,
мир продажный в пропасть канет,
божий гнев замкнет уста
осквернителей Христа!

Посмотрите: в самом деле
честь и совесть оскудели,
правда спит, убит закон,
превратился храм в притон.

Да, не выразить словами,
что творится в божьем храме,
где святейшие ханжи
совершают грабежи.

От аббата до прелата
духовенство алчет злата,
под прикрытием сутан
обирая христиан.

Дни ужасные настали.
Розы терниями стали,
вера в господа мертва
из-за Симона, волхва.

Симон, Симон, волхв презренный,
обесчестив сан священный,
всюду свой справляет пир,
развратив, испортив клир.

Ныне поп в любом приходе
бредит только о доходе.
Загляните в каждый храм:
Симон тут и Симон там.

Тех, с кого он получает,
он особо отличает:
сунешь в лапу — вверх пойдешь,
а не сунешь — пропадешь!

Всё на свете продается,
всяк разврату предается.
Стать святым желает вор?
Сунь! — и кончен разговор!

Ошалевши от богатства,
Симон хапает аббатства
и дружкам своим — смотри!
раздает монастыри.

О, небесная царица!
Как понять, что здесь творится?!
Неужель навек подпасть
нам под Симонову власть?

Нет! Такого быть не может!
Добрым людям бог поможет.
Ниспослать давно пора
к нам апостола Петра.

Он злодея в ад низринет,
и — глядишь — вся шайка сгинет,
чтобы снова расцвела
жизнь, спасенная от зла.

Аминь!

В час, когда сползла с земли
снежная хламида,
и вернула нам весну
добрая планида,
и запели соловьи,
как свирель Давида,
пробудились на заре
Флора и Филида.

Две подружки, две сестры,
приоткрыли глазки.
А кругом весна цвела,
как в волшебной сказке.
Расточал веселый май
радужные краски,
полный света и любви,
радости и ласки.

В поле девушки пошли,
чтоб в уединенье
полной грудью воспринять
жизни пробужденье.
В лад стучали их сердца,
в дружном единенье,
устремляя к небесам
песнь благодаренья.

Ах, Филида хороша!
Ах, прекрасна Флора!
Упоительный нектар
для души и взора.
Улыбалась им светло
юная Аврора…
Вдруг затеяли они
нечто вроде спора.

Меж подружками и впрямь
спор возник горячий.
Озадачили себя
девушки задачей:
кто искуснее в любви,
награжден удачей
рыцарь, воин удалой,
иль школяр бродячий?

Да, не легкий задают
девушки вопросец
(он пожалуй бы смутил и порфироносиц),
две морщинки пролегли
возле переносиц;
кто желаннее: студент
или крестоносец?

«Ах, — Филида говорит,
сложно мир устроен:
нас оружием своим
защищает воин.
Как он горд, как справедлив,
как красив, как строен
и поэтому любви
девичьей достоин!»

Тут подружке дорогой
Флора возражает:
«Выбор твой меня — увы!
просто поражает.
Бедным людям из-за войн
голод угрожает.
Ведь не зря повсюду жизнь
страшно дорожает.

Распроклятая война
хуже всякой муки:
разорения и смерть,
годы злой разлуки.
Ах, дружок! В людской крови
рыцарские руки.
Нет! Куда милей студент
честный жрец науки!»