Даниил Андреев - Стихотворения и поэмы

Имен их нет на скрижалях будущего, и даже
память о них откидывается
Обуреваемой единым замыслом, в себя лишь
верующей страной.

А по глубинным ядохранилищам, по засекреченным
лабораториям
Бомбардируются ядра тория, в котлы
закладывается уран,
Чтобы светилом мильоноградусным —
звездой-полынью метаистории —
В непредугаданный час обрушиться на Рим,
Нью-Йорк или Тегеран.

И смутно брезжит
сквозь бред и чары
Итог истории – цель дорог:
Москва, столица земного шара,
В металл облекшийся Человекобог.

Уже небоскребов заоблачный контур
Маячит на уровне горного льда, —

Блистательный, крылья распластавший кондор,
Державною тенью покрыв города.
Уж грезятся зданья, как цепь Гималая,
На солнце пылая в сплошной белизне:
В том замысле – кесарей дерзость былая,
Умноженная в ослепительном сне;
И кружатся мысли, заходится сердце,
Воочию видя сходящий во плоть
Задуманный демоном град миродержца,
Всю жизнь долженствующий преобороть.

И только порою, с тоской необорной,
Припомнятся отблески веры ночной —
Прорывы космической веры соборной
И духа благоухающий зной.
Гармония невыразимого лада
Щемящим предчувствием крепнет в душе,
Еще не найдя себе формы крылатой
Ни в слове, ни в красках, ни в карандаше.
И – вздрогнешь: тогда обступившие стены
Предстанут зловещими, как ворожба,
Угрюмыми чарами темной подмены,
Тюрьмой человека – творца и раба.

Шесть! —
Приутихают конторы.
К лифтам, трамваям, метро – напролом!
А сверхурочники, с кислым взором,
Снова усаживаются за столом.

В красные
от лозунгомании
стены,
К незамедляющимся станкам,
Хмурые волны вечерней смены
Льются
сквозь производственный гам.
По министерствам, горкомам, трестам
Уже пошаркивает метла,
Хлопают дверцы с прощальным треском,
И засыпают в шкафах дела.

И вот уже —
оранжев, пурпурен и малинов,
Гладя глыбы набережных теплою рукой,

Самый лучезарнейший из добрых исполинов
Медленно склоняется над плавною рекой.
Юркают по зеркалу вертлявые байдарки,
Яхты наклоняются, как ласточки легки…
Ластятся прохладою ласкающие парки,
Яркими настурциями рдеют цветники.

С гомоном и шутками
толпясь у сатураторов,
Дружески отхлебывают пенистый оршад
Юноши с квадратными плечами гладиаторов,
Девушки хохочущие платьями шуршат.

Влажной дали зов
Нежно бирюзов,
Холодно глубок у розовеющих мостов.
Трамвайчики речные
бульбулькают, пышут,
Отблески и зайчики
по майкам
рябят…
Гуторят, притопатывают,
машут, дышат
Вдоль палуб конопатых
стайки
ребят.

Издали им мраморный марш барабанят
И шпилем золоченым затеняют асфальт
Сверкающие горы
высотных зданий
И контуры
университетских
Альп.

Там, у причалов,
у всех станций,
у плит спусков,
в песке пляжей,
Где луч солнца
завел танцы,
где весь воздух
молвой полн —
Пестрят вскрики,
бегут пятки,
спешат руки
забыть тяжесть,
С плотвой шустрой
играть в прятки,
дробить струи
и бег волн.

В тени парков
зажглись игры.
Как мед, сладки
в кафе морсы,
И бьет в сетку
баскет-бола
с сухим шарком
смешной мяч,
Гудут икры,
горят щеки,
зудят плечи,
блестят торсы:
То – бес спорта,
живой, юркий,
всю кровь в жилах
погнал вскачь.

Закатом зажигаются развесистые кроны,
Оркестры первых дансингов, дрожа,
льют
трель,
Качелями, колесами шумят аттракционы,
Моторы карусельные жужжат,
как
дрель.

Броситься колдобинами гор американских,
Ухая и вскидываясь – вниз,
вверх,
вбок,
Срывами и взлетами, в тележках и на санках,
Сцепливаясь судорожно в клубок:
– Мой
Бог… —
Сев на деревянную раскрашенную свинку,
Мерно, по спирали убыстрять
свой
бег,
В головокружении откинувшись на спинку,
Чувствуя, как ветер холодит
щур
век;
Вспархивать на цыпочках «гигантскими шагами»,
Точно поднимаемый крылом
вьюг
лист;
Взвихриваться ломкими, зыбкими кругами
В воздух, рассекающий лицо,
как хлыст;
Празднуя советский карнавал,
вверх
круто
Взбрасываться в небо, утеряв
весь
вес;
С плавно раздуваемою сферой парашюта
Рушиться в зияющий провал,
как
бес!..

Чтобы кровь тягучая —
огнем
горела,
Чтобы все пронизывал, хлестал,
бил
жар;
Чтобы, наслаждением подхлестывая тело,
Ужас заволакивал мозги,
как пар!..
Тешатся масштабами. Веруют в размеры.
Радуются милостям,
долдонят в барабан…
Это – нянчит отпрысков великая химера,
Это – их баюкает стальной Левиафан.

Прядают, соседствуют, несутся,
возвращаются,
Мечутся, засасываясь в омут бытия,
Кружатся, вращаются, вращаются,
вращаются
Утлые молекулы чудовищного Я.

А в нелюдимой Арктике,
в летней ее бессоннице,
Мгновенно уподобляясь космическому палачу,
Разрыва экспериментального
фонтан
поглощает солнце,
Как буйствование пожара —
беспомощную свечу.
Но лишь по секретным станциям, в почтительном
отдалении,
Поерзывают уловители разломов коры
и гроз,
Да ревом нечеловеческим
ослепнувшие тюлени
Приветствуют планетарный научный апофеоз.

Город же, столица же – как встарь
длит
жизнь.
Вечер! развлекай нас! весели!
взвей!
брызнь!
В ёкающем сердце затаив
жуть
томную, приятно-газированный испуг,
зноб,
чад,
Сотни голосящих седоков
в муть
темную, вот, по узкой проволоке, путь
свой
мчат.
Оттуда – на мгновение, внизу,
вся
в пламенных сияньях несосчитанных —
Москва,
наш
рок,
В дни горя, в ураганах и в грозу —
страж
каменный, в годину же хмельного торжества —
наш
бог.
Она – в бегущих трепетах огней,
фар
иглистых, в прожекторах шныряющих,
в гудках сирен,
И полумаской дымною над ней
пар
зыблется от фабрик, стадионов,
эспланад,
арен.

И кажется – в блаженстве идиллии вечерней,
Что с этим гордым знаменем – все беды
хороши,
И вычеркнута начисто из памяти неверной
Тоскующая правда
ночной
души.

В знак
Гончих
Вполз
месяц.
День
кончен.
Бьет
десять.

Бьет
в непроглядных
пространствах
Сибири.
Бьет над страной.
Надо мной.
Над тобой.
И голосами, как черные гири,
В тюрьмах надзор возвещает:
– От-бой! —
В Караганде, Воркуте, Красноярске,
Над Колымою, Норильском, Интой.
Брякают ржавые рельсы, по-царски
В вечность напутствуя день прожитой.