Александр Новиков - Уличная красотка

Шарк… шарк… шарк…
Ширк… ширк… ширк…
Как такси запоздалое — в парк.
Как звезда освистанная — в мир.

Я ей — не любовь. Не роман. И неважно.
Я просто пою ей за то,
Что грустных поэтов читает она наизусть.
За то, что театр без вешалки даже
Ее принимает пальто,
И в нем после спектакля бредет театральная
грусть.

Шарк… шарк… шарк…
Ширк… ширк… ширк…
Как такси запоздалое — в парк.
Как звезда освистанная — в мир.
1998 год

Что она себе искала —
Бог ее рассудит и простит —
Чехарду и смену кавалеров.
Во дворе ее фискалы
Разбирали хором по кости
С тысячей примеров.
Яд сочился вслед глухо
С языков невест и жен:
— Вот она идет… шлюха!..
Что ты в ней нашел?
Что ты в ней нашел?

Через двор плыла,
Собой цвела,
Рыжая. Я по ней сох.
Ветром мне во сне трепал
висок
Мой давнишний полуночник,
Мой давнишний полубог.

Плыл поверх пугливой тени
Отблеск рыжего огня,
Ночь ее тянула прочь от дома.
Мимо черных стен и окон,
Мимо глупого меня,
В теплый летний омут.
А наутро с ней ухарь,
В пальцах крутит рыжий шелк.
— Вот она опять… шлюха!..
Что ты в ней нашел?
Что ты в ней нашел?

Не вела она плечом и бровью
И под руганью плыла,
Стискивая слезы, до подъезда.
Что она себе искала,
Изловчилась, видно, и нашла.
И на том исчезла.
Долго мне сверлил ухо
Всхлип ее в ночи тяжел.
— Вот она опять… шлюха!..
Что ты в ней нашел?
Что ты в ней нашел?

Через двор плыла,
Собой цвела,
Рыжая. Я по ней сох.
Ветром мне во сне трепал
висок
Мой давнишний полуночник,
Мой давнишний полубог.
1990 год

Эх, письма Светкины —
Листки-оборвыши,
Линейки с клетками,
Клочки-заморыши.

Конверты-голуби —
Крыло заклеено,
Кружите головы —
Пусть так вам велено.

Мне в них, как в зеркале, —
Мелькнуть и выпорхнуть,
Не мерить мерками,
А память вытряхнуть.

В них чувства всклочены
И в грудь бумажную
Пером вколочены —
Не вырвать заживо!

Огню не брошены
В кудряшки рыжие,
Мои хорошие,
Спасибо — выжили.

Как много вложено
В конверт взлохмаченный,
Как жизнь безбожно все
Переиначила.
Но строчки катятся,
Как с гор салазочки,
Мелькает платьице
Девчонки-ласточки,

И тени тычутся
Губами теплыми,
И полночь бычится —
Глазеет окнами.

И сердце бешено
Готово выстрелить!
Эх, письма… Нежная
Девчонки исповедь.
1985 год

Бомжей похватали. Их меньше стало
вроде бы.
В «спецы», в ЛТП и в ИТК.
Церковь. День. И на тебе — юродивый!
Руку тянет мне для пятака.

Существо размера полсаженного,
Серость — от макушки и до пят.
Лоскуток Василия Блаженного —
Истов. Жалок. Голоден. И свят.

…Вижу… Вижу…проглядел убогий…
Грохнул взрыв… и повалилась церковь
в ноги…
Не крича… не лопоча…
В ноги… в ноги палача!..
Комсомольской доблести трофеи…
Клочья от Луки и от Матфея…
Клочья Веры!.. Клочья Рода!..
Сатанинское отродие-е-е!..
Помолчи. На рупь тебе, юродивый.

Помолись за Веру. На кошель мой.
Я богатый — мне не подают.
За богатство вечной числюсь шельмой
В этом ошельмованном раю.

Я горстьми швыряю при народе
Клад мой — горьки-вещие слова.
Всяк из нас по-своему юродив.
Русские. Юродивые. Два.

1986 год

Я не езжу в метро, не сижу в электричках,
Не скулю покаянно по ней в кабаках.
Как рулетку кручу я с московской певичкой
Не роман — колесо в заскорузлых руках.

Ставлю плечи под руки ее, как под лычки —
Да звезды не упало с руки ни одной.
Только черные локоны горькой певички
Вороньем зло клубятся-кружат надо мной.

А лицо ее — мел. И мой голос — не тонкий.
И в ее скулеже всё: и стыд, и злословь.
И пинаем мы с ней, как простые подонки,
Беззащитную девочку с кличкой «Любовь».
2000 год

В том дворе сирень клубилась,
И гордилась всей собой,
И дразнила наготой, и в руки лезла.
И являл большую милость
Дворник добрый и седой
Ради девочки из первого подъезда.

Только ночь —
Букет, как бабочка, слетит к ее
двери
И сникнет, дома не застав.
Только ночь —
На все глаза закройте, фонари.
Я так хотел.
Я делал так.

В том дворе сирень клубилась
И красивую ее
Выводили из себя клаксонов стаи.
И кустам кудрявым снилось
Раскаяние мое,
Что ломать ее и лапать перестали.

Только ночь —
А в ней звучит один лишь сладкий
саксофон —
Сиреневые ноты через такт.
Только ночь —
Букет, как бабочка, слетает
на балкон.
Я так хотел.
Я делал так.
1995 год

Мы столкнулись, раскаленные — как лето,
Как холодные с горячими ветра.
Будто в первый раз со мной случилось это,
Будто в первый раз случилось с ней вчера.

Мы бросали в море камни,
И под градом тех камней
Громко нравилась она мне.
Тихо нравился я ей.

А когда кидаться в море стало нечем,
И закат янтарным вылился точь-в-точь,
Будто в первый раз с землей случился вечер,
Будто в первый раз хотела выпасть ночь.

Но средь ночи зло и ясно
Разорвался телефон.
И она свечой погасла,
И сказала: «Это он…»

«Я тебя люблю…» — взвыл вдогонку
ветер.
Волосы трепал, целовал плечо.
«Я тебя люблю, больше всех на свете.
Холодно, холодно… Горячо».

И пролился горький хмель и дым в бокал
мне,
Вместо чаек закружило воронье.
И когда вокруг бросали в море камни,
Мне казалось, что кидаются в нее.

А еще казалось, будет
Почтальон искать меня.
И звонок в ночи разбудит,
И прошепчет: «Это я…»

«Я тебя люблю…» — взвыл вдогонку
ветер.
Волосы трепал, целовал плечо.
«Я тебя люблю, больше всех на свете.
Холодно, холодно… Горячо».

И осталось лето, как с конверта марка —
Переклеивать по-новой ни к чему.
И давно уже не холодно, не жарко,
И давно уже ветра по одному.

Снова пары у причала,
И морская бирюза,
Чтобы все начать сначала,
Камни вымыла назад.
2003 год

Ты красивая до безумия,
Сексуальна — до пересуд.
И с нутром пострашней Везувия,
Тот, что лавой плеснет красу.