Вадим Степанцов - Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

У тихого ручья среди густой крапивы
мы наконец-то свой остановили бег,
и под густым шатром к земле припавшей ивы
забылись мы в плену Эротовых утех.

И воздух, и земля, и травка, и листочки -
всё завертелось вдруг, слилось и расплылось,
медовый женский стон звенел, как эхо в бочке,
и время как табун мустангов вскачь неслось.

Когда мы, наконец, отлипли друг от друга,
пригладили вихры, стряхнули грязь с колен,
Я понял, что не та - чуть-чуть не та округа,
что порастряс мозги Эротов бурный плен.

Мы вышли на большак - подруга обомлела,
я тоже пасть раскрыл со словом "твою мать";
висело над землей космическое тело,
ну а деревню я вообще не мог узнать.

Ряд беленьких домов под красной черепицей,
заборов и плетней нигде в помине нет,
селяне - как в кино, улыбчивые лица,
и каждый просто, но с иголочки одет.

"Здорово, мужики! А Ванька Евстигнеев, -
затараторил я, - где мне его найти?"
Уставились на нас, как пидоры на геев,
и лыбятся стоят, вот мать твою ети!

Потом собрались в круг и стали по-английски
мурчать и стрекотать: "Йес, йec, абориген!" -
а кто-то притащил хлеб, виски и сосиски,
и кто-то произнёс по-русски: "Кушай, мэн".

Я вскоре разузнал, коверкая английский,
что на дворе уже две тыщи сотый год.
Я выругался: "Fuck!" - и поперхнулся виски,
и по спине, смеясь, стал бить меня народ.

Так, значит, вона как! Профукали Расею!
Сожрал нас, как гуся, зубастый дядя Сэм.
Ну, ладно, вот сейчас напьюсь и окосею,
за родину, за мать, натру лекало всем!

"Xeй, ю, абориген, - кричат американцы, -
тут свадьба, заходи, почётный будешь гость!"
Ах, свадьба? Хорошо! Закуска, бабы, танцы.
Сама собой ушла и растворилась злость.

"Жених наш - астронавт, - втирают мне ковбои,
а бабу отхватил, прикинь, - фотомодель!"
Я с грустью посмотрел на небо голубое.
Да, видимо и здесь устрою я бордель.

И как я загадал - так всё и получилось.
К невесте я подсел - и вмиг очаровал,
так рассмешил ее, что чуть не обмочилась,
а жениху в бокал стрихнина насовал.

Жених пошёл блевать, а я шепчу невесте:
"Ну на фиг он тебе, тупой летун-ковбой?
К тому ж на кораблях они там спят все вместе,
и каждый космонавт немножко голубой.

А я бы бросил всё ради такой красивой,
собрал бы для тебя все лилии долин..."
Очухался, гляжу - опять лежу под ивой,
уже не с Манькой, нет - с фотомоделью, блин.

Одежда там и тут, трусы висят на ветке,
и пена на губах красавицы моей.
И голос из кустов: "Ага, попались, детки!
Сейчас узнаешь, гад, как обижать мужей!"

Смотрю - пять мужиков, вон Евстигнеев Ванька,
а рядышком Витёк, угрюмый Манькин муж,
на бабу посмотрел, вздохнул: "А где же Манька?"
А я ему: "Витёк, прими холодный душ!"

Ванятка, кореш мой, обрадовался, шельма;
"Так, значит, Маньку ты не трогал? Во дела!" -
"Да что вы, мужики, протрите, на хер, бельма!
Со мною Дженифер, студентка из Орла". -

"А что ты делал с ней? Глянь, чёрная какая". -
"Ты негритянок, что ль, не видел никогда?" -
"В натуре, негра, блин! Ну, я офигеваю!" -
"Она фотомодель. Женюсь я, Ванька, да".

"На свадьбу пригласишь?" - "Так здесь и отыграем.
А ты, Витёк, не плачь, найдём твою жену!
Но ружья в подпол, чур, пока не убираем!
Две тыщи сотый год пусть ждет от нас войну".

Три жопы лучше чем одна,
я думал, в телевизор глядя,
где дева, трепетно-юна,
о старенького терлась дядю.

-- Три жопы лучше чем одна, --
сказал я другу Александру.
Увы, зачем ушла она
из трио «Гребля без скафандра»?

Когда девичьих жоп союз
перед тобой являет трио,
то в этом есть намек на муз,
пусть это грубо, но красиво.

Когда ж их более чем три –
то это просто праздник граций,
внимай их звукам и смотри,
не уставая наслаждаться.

Но одинокий женский зад
внушает жалость и жестокость:
сперва охота облизать,
а после с криком бросить в пропасть.

Нет, чтобы зрителя завлечь,
одной сиротской попки мало,
одной нам сердце не разжечь,
хочу, чтоб все от жоп сверкало.

Скажу девчонке каждой я,
как собственной любимой дочке:
сольемся жопами, друзья,
чтоб не пропасть поодиночке.

Ехал я на Украину,
Отступала прочь тоска.
За окном дрючки и дрыны
Танцевали гопака,

Пахло салом в люкс-вагоне
Просыпался я хмельной,
И визгливо, словно кони,
Ржали девки подо мной.

"У-тю-тю, какие девки!" -
Прошептал я, глянув вниз,
За базар сполна ответил
Зёма, проводник Чингиз.

И, хоть за язык вонючий
Землячка я не тянул,
Но, смотри-ка, потрох сучий,
Баб вписал, не обманул.

Да какие королевы!
Грудки, попки, все дела.
Только что с двоими делать?
Ну была, блин, не была.

"Эй, подружки, водку пьёте?" -
Я игриво пробасил.
"Мне - вина, горилку - тёте,
Коль не брешешь, поднеси."

"Так вы что же, тётя с дочкой?...
То есть это... ну, того?"
"Ой, какой пугливый хлопчик!"
"Я оденусь, ничего?"

"Та не надо одеваться,
не разденешься ж потом."
Тут уже, признаюсь, братцы,
Я застыл с раскрытым ртом.

А потом в одних кальсонах
Словно в бездну рухнул вниз.
И до самого Херсона
Развлекался, как маркиз.

И до самого Херсона
За бухлом летал Чингиз.

Коль жопу на ежа направить,
то плохо будет не ежу.
Иди, ди-джей, пластинки ставить,
а я с барменом посижу,
и вспомню я о той гадюке,
что год назад сидела тут,
что, взяв стакан текилы в руки,
спросила: «Как тебя зовут?»
Я не нашелся, что ответить,
отшибло память мне на раз,
когда пришлось мне взглядом встретить
сиянье этих синих глаз.
А после – танцы и напитки,
ночной таксист, ночной пейзаж,
трава, дерьмо и маргаритки,
ночное озеро и пляж.
Ты под водою, как русалка,
губами трогала меня,
и распустился, как фиалка,
бутон из плоти и огня.
Дышала ночь восторгом пьяным,
и силу лунный свет будил.
Нет, никогда по ресторанам
я так удачно не ходил!
Но и наутро, и назавтра,
и утром следующего дня
угар любви, угар внезапный,
не отпускал уже меня.
Дни пролетали, словно пули,
я звал тебя своей судьбой,
и вдруг сказала ты: « А хрен ли
я даром трахаюсь с тобой?
Ведь ты такой же, как другие,
и ты не женишься на мне». –
И ноги дивные нагие
сомкнулись на моей спине.
Хотел я было разозлиться
и про любовь поговорить,
но вдруг пролепетал: «Жениться?
Ну да, конечно, может быть».
Я срочно выписал папашу
из города Улан-Удэ.
И вот по загсу я чепашу,
и все вопят: «Невеста где?»
Ты надо мною посмеялась,
меня как лоха развела,
с мной ты только кувыркалась,
но в мыслях далеко была.
В туманном городе Антверпен,
в голландской мокрой стороне,
тебя ждала блондинка Гретхен
с наколкой «Russia» на спине.
Я на тебя бы лез и лез бы,
и сам ложился бы под низ,
но ты – ты оказалась лесбой,
а я был временный каприз.
Хохочут где-то две красотки
над рожей русского лошка
и тычут пальчиками в фотки
расстроенного женишка.
В стране торчков и пидормотов
поженит вас голландский поп.
Желаю счастья вам, чего там,
чтобы любовь и детки чтоб,
чтоб в лицах деток этих милых
сквозили черточки мои.
Налей, бармен, еще текилы
за счастье гадины-змеи.