Иван Тхоржевский - Последний Петербург

Вот тогда и разыгралась трагедия. Читали ли Вы разговор с генералами по прямому проводу, когда генералы поняли, что их обманули? Обманула не только русская общественность, но и царская династия. Страдал ли тогда Милюков — не думаю, но что страдал Гучков — не сомневаюсь.

Но что надо было бы делать большому человеку? Сохранить монархию вопреки ей самой? Тогда еще были ее сторонники, прежде всего в войске, а может быть, и в народе, но поставить такую задачу значило начать гражданскую войну с Временным правительством и временным комитетом Думы, это во время войны казалось уже изменой . В день отречения Михаила, когда другие великие князья обращались к Керенскому за охраной династии, очевидно, династия не была способна возглавлять такую гражданскую войну. Революция была объявлена — династией, манифестом великого князя Михаила Александровича. Вы правы, что без монархии Россия не прожила ни единого дня, но погубила Россию династия не менее, чем общественность. И Гучков за последние годы не прощал ей своей веры в нее.

Трагедия Гучкова тем значительней, что она — трагедия не одной его личности, а всей нашей политической катастрофы. В 1906 году с нормальной конституцией, к сожалению, уже опоздали. Любопытные парадоксы: в 60, 70 и 80-х годах конституция еще не была нужна, нужны были только умные, умевшие смотреть вперед государственные люди в рамках самодержавного строя; в 80-х и 90-х годах таким людям уже не давали размаху, самодержавие их не терпело; сам Витте принужден был хитрить. Самодержавие портило наш правящий бюрократический класс, воспитывая не государственных людей, а угодников и карьеристов.

Тогда началось освободительное движение, а оно развратило русское общество, изуродовало русский либерализм. Ведь на словах оно противопоставляло самодержавию „конституционную монархию“, а на деле противопоставляло ему Учредительное Собрание, т. е. легальную революцию. И в 1906 году в природе не оказалось либеральной партии; на эту роль претендовали кадеты, но они были типичными французскими радикал-социалистами. Это один из немногих понял Гучков, и его борьба с кадетами за либерализм и настоящую конституцию была лучшей эпохой его жизни; на земских съездах он был на десять голов выше своих противников.

Вы хвалите 3-ю Думу, в известной степени я с этим согласен; 3-я Дума укрепила конституцию, но эта эпоха была эпохой Столыпина, а не Гучкова; Гучков в 3-й Думе был уже ниже себя. Я из-за одной эстетики жалею, что его не было в 1-й Думе: какую бы историческую роль он там сыграл! Граф Гейден и Стахович не могли с ним сравняться.

Но перед 3-й Думой Гучков сделал ту же ошибку, что перед 1-й Думой — кадеты. Кадеты на выборах блокировались с левыми, что погубило и их 1-ю Думу, а Гучков блокировался с правыми, которые погубили и его и Столыпина. В 3-й Думе ему пришлось интриговать, маневрировать, может быть, иногда и обманывать. Это было не его дело, хотя способность к этому жизнь в нем воспитала. Но все-таки в политиканстве кадеты намного его превосходили и сумели его обойти.

Помните ли Вы, как в адресе 3-й Государственной Думы октябристы вместе с кадетами отвергли титул „самодержавный“, хотя они все признавали сами, что это только юридический титул без содержания. Для кадет такой вотум понятен. Для октябристов же нет; этим вотумом они подвели и Столыпина и свою партию, ведь с этих пор Столыпин стал искать опоры правее октябристов, а Государь стал ненавидеть октябристов как ненадежных друзей. (Я на эту ошибку позднее не раз Гучкову указывал. Он не соглашался и даже сердился. Не сомневаюсь, что он ее понимал и признавал: потому и сердился.)

Тогда начиналось постепенное падение Гучкова, ибо Гучков уже не мог идти с властью, которая перестала ему верить, но и не хотел идти с кадетской общественностью; потому-то здесь трагедия не только Гучкова, а вместе с ним всей русской конституции, у которой не оказалось того, что было нужно, — государственного либерального центра.

И все-таки Россия была еще настолько здорова, что, несмотря на все ошибки верхов, дело налаживалось. Эти годы 1907–1914 были годами выздоровления; помешала война. Но ведь у войны была и другая сторона; она на время сплотила всех и дала России шанс выздороветь полнее и скорее, чем думалось. Кто виноват, что этого не случилось? Виновата бездарность нашей общественности, но и нашей династии, и в данном случае вина династии больше. Теперь они могут утешаться тем, что валят вину друг на друга, а настоящая трагедия Гучкова была в том, что он сознавал, что виноваты обе стороны, которые не сумели примириться даже ввиду неприятеля, что уже некого было винить, ибо вина лежит на всех одинаково, и что, как это ни страшно сказать, та Россия, которую он так любил, эта Россия сама участь свою заслужила».

Таково это замечательное письмо. Оно писалось не для печати — тем сильнее его действие! Шопенгауэр утверждал, что книги, писавшиеся «для публики», вообще ничего не стоят. Только книги, писавшиеся первоначально для самого себя, нужны и драгоценны другим! Так и с письмами…

Приведенное выше письмо неотразимо в его жутком заключительном выводе: о виновности всей России в постигшей ее катастрофе. Равным образом неоспоримо перенесение тяжести заслуг покойного А. И. Гучкова в эпоху, предшествовавшую 3-й Думе: время земских съездов. Даже злейший, непримиримый враг Гучкова, Витте, — и тот признавал, что «земские съезды выдвинули Гучкова».

В. А. Маклаков в своих воспоминаниях, печатавшихся в «Современных записках», привел недавно слова «левого европейца», профессора М. М. Ковалевского, сказанные осенью 1905 года: «Я видел на съезде только одного государственного человека: это Гучков».

Но ведь Гучков поддерживал тогда власть! Не сойди он тогда с этого пути, пути 1-й Думы, многое было бы иначе.

Скажут — «вредный Государь» слишком мешал… Да, политик пересилил в Гучкове монархиста. Но что-то еще скажет историк!

Гучков постепенно разочаровывался и отходил от монархии, а между тем именно вторая, думская, половина царствования была как раз наиболее плодотворной. Здесь основной нерв спора.

Россия не то что «любила Государя», но не могла вдруг и сразу без него обойтись. Она жила и работала в атмосфере монархии. Мне возражают: «Гучков стоял за монархию — против монарха».

Но можно ли, беспристрастно говоря, приравнивать Николая II к Петру III? 23-летнее царствование последнего Государя было временем блистательного экономического подъема России. Он дал народное представительство. При нем двинулось — быстрыми, «ударными» темпами — русское просвещение, крестьянское хозяйство, переселение. Не только монархия вообще, но и монарх Николай II служил благу России. Россия расцветала при нем. «Но вопреки ему самому…» И это несправедливо.