Коллектив авторов - Кристалл

В Соликамске теперь свобода.
Жизнь, как водится, бьет ключом.
Пьедесталы «отца народов»
Прочно заняты Ильичем!

Я, наверное, понял навек
Что Свободу не ищут в загоне,
Что Россию в серебряный век
Не затащат железные кони!
В самой лучшей стране дураков
Я родился еще в сорок пятом
И по поводу умных голов
Соблюдал комсомольскую святость.
Но когда пролетел ураган
И очистилось небо от грязи —
Я увидел Звезду и Туман
Без какой-либо видимой связи.
Две пространственных сущности в нем,
Исключающие друг друга,
Подсказали тогда: мы живем
За пределом Разумного круга.
И еще не пришел Человек,
Не уставший от Зла и Погони…
И Россию в серебряный век
Не затащат железные кони.

Умирать мне пока не к спеху
За идею, как маршал Ней.
Двадцать девять оттенков смеха
Существует среди людей.
На державу надет ошейник,
Но хохочет она до слез —
Только десять стволов ружейных
Принимают его всерьез!
От стены отлетает эхо.
Молча падает маршал Ней.
Двадцать девять оттенков смеха
Существует среди людей.

Душа, товарищи, не касса!
Она пустая у меня.
Несуществующая масса
Потустороннего огня.
Не надо морщиться в обиде
И делать недовольный вид —
Существованье в этом виде
Клопа и то не оскорбит.
Хотите формулу счастливых?
Учитесь падать и вставать!
А я устал. И сделал вывод:
Поменьше надо уставать…

Сдаваться нам нету резона,
Но важно погибнуть в борьбе.
Пусть каркает птица ворона
На самой высокой трубе,
Когда наши храбрые кости
Положат на вечный покой
На самом высоком погосте,
Над самой красивой рекой.

Вот и я не уехал в Париж,
Все мечтал и мечтал о котором.
Что теперь мне останется? Лишь
Умереть под российским забором.
Как стремительно близится взрыв.
Это общество начало с марта
Испытанье свое на разрыв,
На разрыв моего миокарда!
Может, кто-то процедит едва:
«Этот парень сгорел не от страха…»
Но на Сент-Женевьев-де-Буа
Моему не поклонятся праху.

На пороге скандалов и смут
Обесценились наши итоги,
Завершается Доблестный Труд,
Не пора ли подумать о Боге?
Помолиться за нашу страну
На ступеньках церковного зала
И не рухнуть на всю глубину
До последней границы Провала.
На Голгофу дорога крута,
Но иной не придумаешь, веря.
Человек не достоин креста,
Если он превращается в зверя.
Как тревожно горят небеса.
Серебрится сиреневый воздух.
И твои голубые глаза
На ресницах мерцают, как звезды.

Синим утром
Над синим городом
Так похожи на журавлей
Краны сильные,
Краны гордые,
Ходят гоголем
По земле.
Закурлыкают
Вдруг неистово,
Шеи вытянув
К облакам, —
Сверху вниз они
Смотрят пристально,
Важно кланяясь
Свысока.

Над болотными топями,
Над господством трясин
Взмыли зданья высокие
В поднебесную синь.
Здравствуй, улица Юная,
Синих окон рассвет,
То тиха ты, то шумная,
То тебя еще нет.
Наша улица звонкая
Словно Невский проспект —
Здесь мальчишки с девчонками
Начинают свой век.
Над высотными стройками
Крылья песен легки.
Здесь сердца беспокойные
Строят Березники.
Я иду переулками —
Площадями иду.
Жизнь — бездонница гулкая
У меня на виду.

С приходом солнечного утра,
Когда вокруг бурлит весна,
Мне кажется — из перламутра
Отлиты новые дома.
Иду весенним утром ранним
По шумным улицам моим —
И город мой как на экране
Открыл владения свои.
В нем все до капельки знакомо,
Но как он весь помолодел.
И я сегодня — по-иному
Любимый город разглядел.
Названье тихих переулков,
Широких улиц и дворцов
Звучат отчетливо и гулко
Бессмертной славою отцов.
В названьях улиц — поступь века,
В названьях — летопись страны
И труд, и подвиг человека,
И память горькая войны.

Ну и чудная нынче зима!
Что она с моим городом сделала —
Превратила дома в терема,
Разукрасила белым по белому.
Весь мой город, как сказочный храм,
Сколько в нем серебра, сколько золота.
Я вхожу в этот храм по утрам
Независимо, весело, молодо.
Я иду, а навстречу бегут
Серебристые, чистые улочки.
Я иду, а навстречу идут
В белых шапочках чудо-снегурочки.
В этом городе есть колдовство.
Тут, наверно, немало виновников.
В этом городе есть волшебство
Белых красок и белых садовников.

Белым-бело,
Щемяще и напевно
Морозным хрустом
улицы звенят,
А нам навстречу —
юные царевны,
А нам навстречу —
город из огня.
Все, как в концертном
зале, музыкально.
И, как в стихах глубоких,
глубоко.
Заслушавшись,
не плачут в детских
спальнях,
И дышится свободно
и легко.
Вечерний город тих
и музыкален,
И только наши гулкие
шаги
Звенят, как перезвоны
наковален…
И чьи-то думы
светлы и легки.

О, море!
Море синее,
Ни елочек,
Ни пней,
А я следы
лосиные
Увидел в глубине.
Давно здесь море
Плещется
В крутые берега,
А мне еще мерещатся
Глубокие снега.
Как мы в снегах
Купались,
Ворочая кряжи,
И хлюпики ругаясь,
Вопили: «Убежим!»
Но мы-то знали,
Верили,
Что будет море здесь.
И дно вершками
Мерили,
Везя на берег лес.
А мы, двадцатилетние,
В крученьи зимних вьюг
Плесканье волн
Заметили
И белизну кают.
О, море!
Мир незнаемый.
Тебя и вижу сквозь:
Ты «зоной затопляемой»
Тогда еще звалось…

Утро. Спят пассажиры на полках —
Что им знать о волненьи моем?
Что им знать, что мне ехать недолго,
Что встречаюсь я с новым жильем?
Сам не знаю того полустанка,
Где оставлю притихший вагон —
Может быть, только птица-зорянка
Встретит мой неуклюжий поклон.

Скакала лошадь за автобусом.
А в кошеве с лихой замашкою
Кричал чудак:
— А кто бы сам.
Вот так, по-русскому!
По-нашему!
Он был смешон
и жизнерадостен.
Он русский дух плескал
на площади.
Он был горяч!
Он был под градусом.
И не жалел буланой лошади.
И удивлялись горожаночки.
И улыбались парню бравому.
— Эх и парень!
Ах и саночки!
С ним по парку бы…
Под правую.
И не знают горожаночки,
Что, гуляя в парках парами,
Их любимые Иванушки
Все бывают чудо-парнями.