Владимир Паронджанов - Слова любви, любви таинственной

Слова любви из замысла и тайны

создали этот дивный Божий мир.

Были опытны старые струны

В холодке у речной синевы

С той ромашкой, прелестной и юной,

Что меня целовала на вы.

Не в раю, не под дивной смоковницей,

Мне твой голос шептал под луной:

«Я хочу быть вашей любовницей,

Я хочу быть вашей женой».

Мне тогда это было забавно,

Вереницей промчались года,

С этой девочкой, юной и славной,

Мы расстались, увы, навсегда.

И теперь белоснежною горлицей

Ты влетаешь в мой сон голубой:

«Я хочу быть вашей любовницей,

Я мечтаю быть вашей женой».

Налетели осенние ливни,

Разметали красу с тополей,

И слова твоей просьбы наивной

Нынче стали молитвой моей.

Не в раю, не под стройной смоковницей,

Чей-то шепот, как прежде, со мной:

«Я мечтаю быть вашей любовницей,

Я мечтаю стать вашей женой».

Я люблю уста желанные,

Чтоб весна – со всех сторон!

Чтоб девчонки были пьяные

И гитарный перезвон.

К черту этих, что с вопросами!

Я люблю, что любят все:

Чтобы звезды под колесами

И – по встречной полосе!

Чтобы губы, губы алые…

Скорость, Господи, спаси…

Чтобы деньги и немалые —

Только спичку поднеси!

Жизнь свою – облей канистрою…

Не догнать и не спасти…

Чтоб залетной тройкой быстрою —

Вдоль по Млечному Пути.

Русь веселая, раздольная!

Я люблю, чтоб в пол педаль!

Чтоб луна, подруга вольная,

По снегам летела вдаль.

Не поймут сердца усталые

На обочинах шоссе.

Только губы, губы алые…

И – по встречной полосе!

Помнишь юность, помнишь платьице?

Помнишь волю – пей, гуляй!

Солнце по небу покатится,

Хоть ладони подставляй.

Время – тучами несметными…

Прожил зря или не зря?

Над снегами многоцветными

Предпоследняя заря.

Вспыхнут звезды долгожданные,

Я люблю, что любят все:

Чтоб девчонки были пьяные

И по встречной полосе!

За что казнишь, о Боже правый?

Ни звезд, ни ласки, ни пути…

Клубится ночь над переправой,

И ничего нельзя спасти.

Слова любви, любви таинственной

Растают, как мираж, в стране обманной;

Сначала вдруг исчезнет «мой единственный»,

Потом навеки канет «мой желанный».

И в этот горький миг прозренья,

Миг мрака после синевы,

Все мужество и все смиренье

На помощь призовете вы.

О, где же вы, слова любви таинственной?

И только память купиной неопалимой…

«Разбились наши звезды, мой единственный!

Погасло наше солнце, мой любимый!»

И чей-то чуткий взгляд участья,

Когда все прошлое – дотла;

И снова хрупкий остров счастья

Кочует в вечном море зла.

Всю ночь летит по шпалам лес безлиственный,

А в сердце слышен голос, голос тайный:

«Ты был когда-то прежде мой единственный,

Теперь прощай навеки, мой случайный!»

Подходя плотней к пределу,

Мы итожим свой багаж,

Вспоминая то и дело

Донжуанский список наш.

Кто шумливей на насесте?

Кто счастливей под луной?

У кого-то их за двести,

У кого-то ни одной.

Все – и гений, и каналья —

За приманкою числа,

И у Пушкина Наталья

Сто тринадцатой была.

Наших тайн никто не знает,

Тем не менее, всегда

На челе у нас сияет

Эта цифра, как звезда.

Кто поет для нас с эстрады,

Кто сидит за нас в тюрьме —

Всюду цифры, как награды,

Нежно светятся во тьме.

Наша скрытность – не кольчуга,

А дырявый перемет,

Стоит глянуть друг на друга,

Зрячий мигом все поймет.

Кто шумливей на насесте,

Кто счастливей под луной?

У кого их было двести,

Кто ни разу ни одной.

Где отмычки, там и двери;

Из ушей торчит совет,

Но никто из нас не верит

В этот правильный ответ.

Где ж вы, тайные кольчуги

И ночные стремена?

И ножами вольной вьюги

Убиенная весна?

Что открылось в благовесте

За могильной тишиной?

На заклятом лобном месте

Кто счастливей под луной?

Я вам тайны не открою,

Я советов вам не дам,

Кто же счастлив в этом мире,

Я давно не знаю сам.

Никогда не сожалея

О потерянной заре,

Кто там бродит по аллее

В нежилом монастыре?

Подходя плотней к пределу,

Мы итожим свой багаж,

Обновляя то и дело

Донжуанский список наш.

Все, что было, все, что будет,

Бог когда-нибудь рассудит.

Он все знает, он все видит с вышины.

Ветер молит розу: «Дай мне

Рассказать тебе о тайне,

Не моей, а мне приписанной вины».

Но она не отвечает,

Лишь головкою качает:

– Я не верю, понимаешь, и не жду.

Я одна теперь на свете,

Ты не в счет, ты просто ветер,

Ты найдешь себе цветок в любом саду.

Все всерьез: седые пряди

И застывший крик во взгляде,

И ни вздоха, ни намека, ни пути.

Ветер вьется в чистом поле,

Хриплый голос полон боли:

– Неужели ничего нельзя спасти?

Все, что было, все, что будет,

Смерть когда-нибудь остудит —

Только ей я дам последний свой ответ.

И она корить не станет,

Не обидит, не обманет,

Скажет: «Хватит! виноватых больше нет».

После нас на той же сцене

Сотни тысяч поколений

Будут жечь себя и мучить в свой черед.

И в любой душе мгновенной

Вся краса и блеск вселенной

Отразится, просияет и умрет.

Все, что было, все, что будет,

Мир когда-нибудь забудет,

Сам себя и свой итог сведет к нулю.

Только в памяти нетленной

В час крушения вселенной

Прозвенит на миг безвестное: люблю!

– Лишь одну тебя любил я и люблю.

Раскидистое дерево дороги.

И в нем одна лишь веточка сломалась —

Та, что ведет к подъезду твоему.

Девочка моя, как же ты далеко…

Песни мои болью полны.

И гитарной струне оживить нелегко,

Оживить позабытые сны.

Твой крестик нательный мне к сердцу приник,

Только пальцы цветов не сомнут.

Это шутка твоя нас связала на миг,

И распалась цепочка минут.

Девочка моя, как же ты далека…

Да спасет тебя горний рассвет.

Не догонят тебя ни струна, ни строка

В девятнадцать чарующих лет.

Ты свой крестик нательный снимала с меня

И в глаза мне глядела, смеясь.

И февральская ночь закатилась, звеня,

И зарею в полнеба зажглась.

Ты исчезла вдали как напев ветерка,

Только праздник в душе не затих.

Да спасет тебя Бог от меня, старика,