Валерий Котеленец - Теченье. Книга стихотворений

Скорбят о прошлом и грядущем,
о том, что снегом замело,
тоскуют по эдемским кущам,
не знавшим про добро и зло…

А утром выглянешь в тревоге
в окно, подёрнутое тьмой…
«Да вон же – ива у дороги…
Вернулась, блудная, домой!»

По жизни недолгой
проследовав бегло,
я тоже уеду.
Боюсь, навсегда.

Пишите по адресу:
Адское пекло,
самая жаркая
сковорода.

Во дни тревоги и сомненья,
когда больна душа твоя,
тебя ввергает вдруг в смятенье
триангулярность бытия.

И в цепенящий ужас транса
бросает, разум оглушив,
несопрягаемость пространства
с амбивалентностью души.

И мир, доселе конгруэнтный,
инкорпорируется вдруг
и, как разбуженная Этна,
интермиттирует вокруг.

…И вот мы встали к плечу плечом –
Балда, Емеля, Иван-дурак…
Но нам не выдюжить нипочём –
со всех сторон обступает враг.

Иван-царевич уже давно
собрал манатки – и след простыл.
От супостата в глазах темно.
И Змей Горыныч заходит в тыл…

Ох, не хватает у нас мощей!
Ох, все мы, братцы, поляжем тут!
А на подмогу врагам Кощей
с Поганым Идолищем идут.

Сверкает саблями вражья рать,
грохочут ядра, свистит свинец…
И так не хочется помирать.
А в этой сказке плохой конец.

Но минет время, и в некий час
бойцы другие отмстят за нас.
И встретят ворога бок о бок
Жучка, внучка и Колобок.

О чём говорить ещё?
Всё сказано. И давно.
Весна по стеклу течёт,
просачиваясь в окно.

Всё сказано обо всём.
И даже больше всего.
Я даже не помню совсем
голоса твоего.

И слов уже больше нет.
И снов уже больше нет.
Темно – зажигаю свет.
Светло – выключаю свет.

И мысль в голове одна.
Но страшно глядеть на карниз.
Течёт по стеклу весна
и скатывается вниз.

Мы с тобой хотели счастья.
Мы его и получили.
Только что-то больно мало –
уместится в кулаке.
Это всё не в нашей власти.
Это всё не в нашей силе.
Это просто нашептала
жизнь на птичьем языке.

Мы, конечно же, не против,
что любовь не просит хлеба.
И судьба для нас, конечно,
никакой такой не враг.
Только этот дом напротив
загораживает небо.
Только этот снег кромешный
не закончится никак.

Ночь за окном завывает натужно,
ищет кого-то во мгле…
Нам с тобой ничего не нужно
на нелюдимой земле.

Пусть наше время не в нашей власти,
но до последнего дня
нам ничего не нужно для счастья,
кроме тебя и меня.

Не уходи прочь.
Не исчезай в тень.
Время моё – ночь.
Время твоё – день.

Я не сойду с ума –
просто скажи: «Нет!»
В сердце моём – тьма.
В сердце твоём – свет.

Только не откажись.
Только позволь сметь.
И возвести жизнь.
И прокляни смерть.

«Никто ни в чём не виноват.
Никто не должен никому.
У каждого свой личный ад
и путь к нему.
И кем бы ни был ты рождён
на свете непростом,
уйдёшь, за всё вознаграждён
кладбищенским крестом…»

Так говорят тебе они.
Но ты их из себя гони.
И ноги уноси.

Беги того, кто слеп и глух.
Ищи того, в ком Божий дух.
Верь. Бойся. И проси…

Когда на землю упадёт
безумная луна,
моя душа твою найдёт
и выплывет со дна.

Над бездной гибельной скользя,
мы встретим свет иной.
Но душам по двое нельзя.
Им должно по одной.

И навсегда порвётся нас
связующая нить…

А что мешает нам сейчас
терпеть, прощать, любить?..

Это жизнь. Она такая.
Что с неё возьмёшь?
То как медный грош сверкает,
то бросает в дрожь.
То черным-черна, как сажа,
то светлым-светла…

А потом не вспомнишь даже,
что она была.

Демоны одолели.
Лезут со всех сторон.
Я отбиваюсь еле,
как от шальных ворон.

Вроде живём по вере,
совесть блюдём и честь.
Мы же не очень звери,
в нас и другое есть.

Праведное, святое,
ангельскому под стать.
Махонькое такое.
Выпорхнет – не поймать.

Смеркается. Сыро и зябко.
Крест-накрест обвита платком,
в тужурке оранжевой бабка
из будки выходит с флажком.

Состав прогрохочет. И снова
на сто километров – одна.
Заварит чайку травяного
в консервной жестянке она.

И цедит с тоской отрешённой.
И шепчет: «Господь сохрани…»
И – словно пустые вагоны –
за окнами тянутся дни.

Заросла душа быльём,
что дремучий скит.
Третий глаз во лбу твоём
беспробудно спит.

Не кляни от жизни злой
этот белый свет.
Между небом и землёй
расстоянья нет.

Между горним и земным
только Божий дух,
лёгкий пар, летучий дым,
невесомый пух…

Ещё ютится в теле дух.
Не выдохся. Живёт.
Вот доживём до белых мух,
а дальше – как пойдёт.

Насущный хлеб свой днесь жуём.
Едим свой горький мёд.
Вот до капели доживём,
а там – как Бог пошлёт.

Пусть мир безжалостен и груб,
не нам судиться с ним.
Вот доживём до судных труб,
а дальше – поглядим.

Между тобой и мной
нет расстоянья.
Ближе, чем я и ты,
только лишь ты и я.
Ты снизошла с небес
как воздаянье
в оторопь моего
скудного бытия.

Тёмная высь поёт
ангелов голосами.
Не чересчур ли жизнь
милостива со мной?
Чем расплачусь теперь
я с небесами?
Кровью своей? Душой?
Жизнью самой?

Я бы сказал тебе,
что без тебя сдохну,
если б имела смысл
слов шелуха,
если бы из груди
не уходил воздух,
если бы не пере…
хватывало дыха…

Какая б жизнь ни приключилась,
с концом счастливым или без,
мы примем всё как Божью милость,
как воздаяние небес.