Наталья Патрацкая - Стихи. Том 4. Время написания 2001–2002 гг.

И щеки вновь алеют мало,
Но ветер острый как массаж.
Нам от вселенной перепало,
Нам снежный выслан саквояж.

В красотах снежного обмана,
Что так таят твои глаза,
Опять с тобою мы в дурмане
Снегов и холода. Леса

Они белеют хладнокровно,
И ты холодный как они.
Ты очень снежный, дышишь ровно.
Глаза смеются. Снег. Огни.

Весна. Сошли уже снега
И небо так безбрежно,
Что жизнь приподнято – легка,
И где – то есть мой нежный.
И в этот ранний, теплый день
В душе возникла мыслей тень.

Опять мой милый в голове
Возник весьма небрежно,
Еще он дремлет на софе,
А я пишу прилежно.
Ему я посвятила день,
Его в душе сегодня тень.

Очень ярко и тепло солнце засветило,
И деревья расцвели под таким светилом.

Так тепло, хоть загорай. Солнышко на пасху
По яичкам разбрелись лучики как пальцы.

Диво дивное пришло, Землю воскресило.
В солнце нашем как-никак неземная сила.

Вздохну всей грудью.
Пройду пешком.
Ведь только утром
дышать легко.
Вчера оградка
и мамин сон.
Железный крестик,
Дух невесом.
Просторы неба
и вербы пух.
Стоят могилки,
А был там луг.
Эх, мама, мама
вся жизнь в труде.
Всю жизнь трудилась,
всегда, везде.
Всех схоронила,
ушла сама.
Сквозь боль и муки…
Где те дома?
Что так спасали
ее семью?
Где рестораны?
Ее меню?
Была шеф-повар
и много лет.
Давно заброшен
там мамин след.

Я цепляюсь за жизнь,
А она от меня убегает,
Мне так хочется жить,
Но в сосудах от бед много гари.

Догоняют года,
Пролетают со скоростью лета,
Каждый день – божий дар,
Вдохновение от горести лечит.

Я верчусь и кручусь,
Моя ось отдыхает, не спится.
Мне заснуть хоть чуть-чуть,
Но все мысли не вяжутся спицей.

Я встаю и пишу, сразу сон
очень крепкий приходит.
Вот какой сон мой шут,
Сон – стихи, проходящие годы.
2002

Журчит вода. Аквариум мерцает.
В нем черепашки. Замок. Камни. Блеск.
Растения изображают цаплю,
И постоянно водный слышен всплеск.

А черепашки как домохозяйки,
Их замок очень древний бастион.
Две черепашки, драки, если зябко,
И все же это пара. Шустрый – он.

Берут свой корм, он в лапках и кусают.
Потом плывут спокойно, налегке,
Их панцирь, словно дом, а может сани,
Такое не увидишь ты в реке.

Аквариум. Все в нем предельно просто.
Стекло, вода, растения, насос,
И галька там лежит, и камни с просо.
Плывут к насосу, молча, а он: «SOS!»

Лето входило в права над землей,
Падали снежные хлопья отвесно
Прямо на листья, а ветви змеей
Снег не ловили, от листьев так тесно.

Листья сирени и гроздья цветов
Вдруг оказались под снежным приветом.
В белых соцветиях рябинных крестов.
Снег не заметен мерцающим цветом.

Мокрые хлопья отвесно скользят
Вниз по листве клена странной грядою.
Листья тонки, словно стадо крысят.
Снега все больше. О, что, клен с тобою?

Словно весь клен стал рябиной в цветах,
В сочных соцветиях замершего лета.
Клен притаился, он скован как страх,
Снег все идет, укрывая и это.

Блаженство первых теплых дней,
Блаженство женщин в притяжение,
Сквозь лес безлиственный видней,
Одежда чувствует скольжение.

И мир открыт, и ослеплен
Своим теплом благополучным.
Седой, могучий, старый клен,
Еще чуть-чуть и станет лучшим.

А вот пока простор и все,
На парне – небо голубое,
Король, валет и с дамой – сет.
Как глубоко вздыхает поле.

Тепло их душ, тепло лучей,
На перекрестке сожаления.
Как вздох пропущенных мячей,
И без надежды обольщения.

Шикарные мужчины в телефильмах:
Прищур, размах, размеры.
О, ля, ля!
Они в кино мозги и нервы фирмы,
Они красивы, право.
О, ля, ля!

Они мужья, любовники и парни,
И некие фигуры за столом.
Они кричат и ходят, или в позах
Ласкают, усмиряют жен излом.

Сиреневый каскад ступенчатой воды
Я вижу каждый день вдали на побережье.
Сквозь лупу из пруда смотрю, а где там ты?
Но с каждым днем, увы, тебя я вижу реже.

А, где взять микроскоп, чтоб различить тебя
Среди других людей на неком побережье?
Сквозь облака потерь ищу тебя любя,
Смотрю сквозь микроскоп, слеза глаза мне режет.

Я в лупу из пруда просматриваю дно,
Быть может, это там я что-то потеряла.
Не вижу ничего, лишь солнышко одно,
Да лодку на песке, а в ней и я застряла.

Иду вокруг пруда, лежит он словно жук,
Смотрю на небеса и местные просторы.
В бинокль ты смотрел, как в воду я вхожу,
Но мы вдруг разошлись – житейские раздоры.

И вот, беру очки, смотрю на монитор.
Каскад, пруд за стеной, я их, увы, не вижу.
Съесть бублик, он, как, тор. Все. Камера. Мотор.
А где-то вдалеке Останкинская вышка.

На берегу, покрытым смогом,
Я вижу древности черты.
Вот частокол, который смог бы
Огородить от горя рты.

А там повыше колокольня,
Домов, размытые следы.
Их можно обойти невольно,
А вот лежат холсты, холсты.

Их отбелили просто солнцем,
Но юбки женщин все мокры,
Они мочили их у донца.
И вот в руках у них багры.

Мужчины, сети, дети, бредни,
На них холстина, вид рубах.
И лапти среди них не редки,
Вот кто-то в колокол вдруг: Бах.

В вишневом шелке
играет солнце,
в вишневых искрах
ты солнцу рад,
В томатном соке
немного соли,
Словесным спорам,
как солнцу – рад.
Рука змеею
ласкает шею
и отпускает
совсем легко.
Глаза смеются,
уста немеют,
И все сверкает
вокруг него.
И мощно плечи
слегка кружатся,
Рука находит
их дальний край.
Томление лечит
и мы прижаты.
Тела и коды,
касания – рай.
Он заблудился
в вишневом шелке
и окунулся
во тьму ночей.
В душе гордился,
рассветом желтым,
Что был любимый,
что был он чей.