Константин Худяков - Сердечные шумы дяди Олега

Мы честные люди, ты не подумай!»,
Себя попытавшись хоть так оправдать,
«Команда» назад начинала сдавать.

«Мой батя покойный – рабочий с завода.
Ты знаешь, нелегкая эта работа,
Последние годы очень болел.
Пришел на работу и обомлел:

На этом заводе, всего год спустя
Начальником стал армянин ******ян!
Ты скажешь: заслуженно, но батя-то знал:
Такого рабочего завод не видал.

Он появился, как из табакерки,
Сразу навязывать стал свои мерки:
Не так, мол, работнички, надо трудиться!
Ваша система ни на что не годится.

Так батя и помер, увидев, что зря
Лет тридцать вставал он ни свет ни заря!
Был предан отчизне душой своей всею,
В ответ был он предан, теперь уже ею.

И ты тут возник: оставьте в покое!
Пойми же, братишка, – мы не изгои.
Такой не один я, у всех накипело.
Нам черная власть уж совсем надоела!»

«Не знаю, товарищ, какой ты мне брат,
Раз других обижаешь. Не пойду я назад.
Ты, пожалуй, его уже отпусти,
И домой поскорее с миром уйди!»

«Ты не понял, Иван, с тобой я не спорю.
Уйдем мы – другие появятся скоро.
Ты ему не поможешь, увидишь ты сам,
Как обоим однажды достанется вам!»

И ребята ушли, оставляя в покое,
Татарчонка, мальчишку, убитого горем.

«Скажи ты мне честно, дружище Иван,
Чего же ты чуркой меня не назвал,
И как братья твои, а они же ведь ближе,
Не унизил меня и при всех не обидел?»

«Я молод еще, и истории всей
Не понять мне даже отчасти.
Но я помню – сказывал дед о войне,
Как служил он в танковой части.

С ним служили солдаты на образ различные,
Били все вместе фашистов-уродов
Их сплотили не разного рода приличия,
Не толерантность, а дружба народов!

Я не видел, но верю, что вправду они
Под немецким обстрелом стояли едины,
И не думал в бою среди них ни один,
Что у черных волос не проступят седины.

Нет героев былого, ты видишь и сам,
Что теперь и страны той на карте не сыщешь,
Нам в учебниках скажут: их не было там,
И прибалты в противники русских запишут.

В новой стране (или в новых пятнадцати странах)
Заново строить придется нам общество равных.
Будь ты русский, калмык ли, татарин,
Помнить должен, что ты – Россиянин.»

В мирное время, былой не помня войны,
Жили разные дети великой страны.
Им придется однажды, как и их дедам,
Пройти вместе через лишенья и беды.

Как и прежде, до Рюрика и после него,
Победа в единстве, дружба превыше всего.

Где победа, там жизнь, но лишь до тех пор, пока
Не наполнится глупостью нашей река,
И не встанут по разные стороны брода
Одной страны великие народы.

И в мрак идти, не зная следа,
Её искать в тени ночной.
В плену полуночного бреда
Не обретёт душа покой.

Осенний ветер хладно дует,
Но слышен лета вкус еще.
Простуда пусть тебя минует,
Покуда я ума лишен.

Ведь мыслей теплых я порывом
Тебя согреть в ночи стремлюсь
И для того я и поныне
Не сплю, брожу, уснуть боюсь!

И глупо, тошно от волненья,
И надо бы себя беречь,
Но как костру нужны поленья,
Тебе я дам себя поджечь.

Гори, никчемный персонаж!
Хоть этим миру пригодишься.
В пустыне душ явись, мираж,
Чтоб с утром новым раствориться.

«Вам счастья, здоровья, и всех благ в придачу.
Свободы! И правилами пренебрегать.»
Читаю и думаю, как я потрачу
Год новый, как нынешний, впустую опять.

– Как видите, я не забыла,
Пусть даже нисколько не знаю я Вас.
– Что же, это, пожалуй, мило.
Неделю пропомнить один общий час.

И сказано – пущена в небо стрела,
И в космос слова полетели.
– Я помнить Вас буду, конечно, всегда.
Не только на этой неделе.

Мой день помнить сможет, наверно, она
Быть может еще четверть века.
Но день – он не больше, чем в море река.
Сложней – не забыть человека.

Моя душа наполнена гневом,
И злобно искрятся глаза.
Я знаю, пришел я не первым,
Как будто иначе нельзя.

А просто в усердии тщетном,
Процессом вовсю увлечен,
Я жаждал от жизни ответов,
А жизнь тут, увы, ни при чем.

С отчаяньем вопрошая
В воздух, в космос, по ветру
Мы с вами порой забываем,
Что нет готовых ответов.

Моя душа наполнена гневом
Но гнев этот вредный, пустой
Пускай пришел я не первым,
Последним останусь с тобой.

Лежу утомленный, хочу теплоты,
И дверь отперта нараспашку.
Вот тихо прокралась прекрасная ты
В моей почему-то рубашке.

И силой бы взять, да сил уже нет.
Прохладою сон прогоняя
Тебе говорю я что-то в ответ,
Но сам всё равно засыпаю.

И солнца лучи, и лик, что мне свят,
Слились поутру воедино.
Проснись же скорей! – они говорят,
Вернись в мир труда и рутины.