Фарида Расулева - Исповедь

Сорок лет
Моисей
по пустыне
людей
вёл к земле
предугаданной
строго.

Сколько лет,
сколько дней,
без людей,
без людей,
шла к земле
предугаданной
снова.

За составом
состав
всё летели,
отстав,
от желаний моих,
от прозрений.

За вагоном
вагон
всё бежали
вдогон,
увозя от меня
исцеленье.

Вот и пройден
тот путь.
Вот и замкнут
тот круг.
И опять я стою
у порога.

Дочь да эта
земля —
всё, что есть
у меня.
Всё, что нужно
иметь
для пролога.

Золотая Орда, Золотая…
Снова древние книги листаю,
Смертоносную тяжбу решаю.
Я – ответчик, истец и судья.

Я – в ответе. Спросили с меня.

Быль отцов – Золотая Орда.
Боль детей – Золотая Орда.
Пыль веков – Золотая Орда.

Время слишком медлительный
лекарь.
На исходе двадцатого века
Мне бы просто прожить. Человеком.
Но судьба рассудила иначе,
Значит, нужно без крика и плача
Принимать многозначным подарком
Очень трудное званье – Татарка.

Прорастает травинка из семени.
Зарастает заброшенный путь.
Вдаль, сквозь толщу прошедшего времени,
Мы приехали заглянуть.

Мне привиделась жизнь за стенами
экзотичная, как в кино.
Ты, прародина, след утерянный?
Дом, разрушенный так давно?

Я стою перед чёрной палатою.
Поднимаюсь на минарет.
То ль всплываю я, то ли плаваю
В толще времени в тысячу лет…

С визгом, с гиканьем мчалась конница.
Пронеслась, словно смерч, по золе…
А сейчас кругом травы клонятся.
Жизнь молчит о добре и зле.

Здесь не высятся грозно развалины
И не смотрятся в зеркало вод.
Век назад на колоннах поваленных
вырабатывал известь завод.

Кто-то здесь основательно вкалывал,
Зарабатывал хорошо:
Он историю в пыль перемалывал,
Камни старые тёр в порошок.

Лишь из жадности, ради выгоды
Завоёвывались города.
Чтобы кто-то на камне выгадал,
Перемалывались навсегда.

Я леплю свою жизнь так старательно.
Точно так же, как лепят все.
Неужели всегда обязательна
Грозной гибели карусель?

Гид даёт объясненья подробные.
Я тоскую, ищу ответ.
И торчит средь долины ровныя
Уцелевший здесь минарет.

Мы толпою бредём разноцветною.
Пахнут травы. Мы ищем тень.
Высоко висит солнце медное
В этот, в общем, обычный день.

Город, в котором толчёшься всю жизнь, —
скверы и плиты могил.
Город, в котором толчёшься всю жизнь, —
душу мою изменил.
Город, где каждый несёт напоказ
долю и счастье своё,
где в гладиаторский бой без прикрас
шумно бежит пацаньё.
Горькою складкой, залёгшей у рта, —
знак измененья души —
город, где кварталов новых гурта
выросли в прежней глуши.
Город, в который приходит рассвет
сотни прессованных лет,
город, где прошлое сходит на нет,
но безысходности нет.
Город, в который стремилась сама,
если бывала вдали,
город, в котором сходила с ума, —
город обычный
Земли.

Русская государственность
Вернулась в свою колыбель.
Заброшенные участки
В садах под названьем «Идель».

Здесь череп гадюки бессильный
дочурка нашла среди трав.
Тому, кто не любит Россию,
Бог скажет в конце:
«Ты не прав!»

Здесь дуб израстает огромный.
Здесь в зарослях бродит медведь.
Здесь плещутся тихие волны.
Закат – словно жёлтая медь.

Здесь ночью безлунной и синей
Оплачу я рухнувший дом.
Здесь все мы зовёмся Россией,
Хотя и не знали о том.

Всё не так. Всё было много проще.
Многозначней, чётче и верней.
И не схватит самый смелый росчерк
пестроту отполыхавших дней.

И ничто, ничто не остановит
чей-то крик, летящий сотни лет.
Первый вздох мой и мой первый выдох
вековым предчувствием согрет.

Отчего мой каждый жест повторен
бабками, прабабками? В веках
виден рост давно истлевших зёрен
отражённым в дальних зеркалах.

Я бегу во двор. А за плечами —
груз веков. А мне и дела нет.
Мудрым, долгим взглядом, чуть печально
правнучка устало смотрит вслед…

Погадайте по ладошке,
только – о былом.
По раскатанной дорожке
я бегу в свой дом.
Худо-бедно, за плечами
шесть неполных лет…
Кто-то умер. Мать в печали.
Папы дома нет.
Мама чёрную повязку
траурную шьёт.
Мама плачет. Маме тяжко.
Мама воду пьёт.
У окна повисло знамя…
Что ей – властелин?
Мы тогда ещё не знали
слова «пластелин».
Мать готовила на плитке
вечерами суп.
Ни про зэков, ни про пытки…
«Сталина несут!»
Новый радиоприёмник
светится глазком.
Нас не звали на приёмы
прежде и потом.
Годы память не заглушат:
шёл за годом год.
Отдавался в наших душах
каждый поворот.
Погадай: от кукурузы —
польза или вред?
Сколько истин душу рушит
в восемнадцать лет?!
Тамадою на застолье
тот, чья жизнь пошла.
Средь державного застоя
молодость прошла.
Нас лепило наше время,
врезалось в сердца.
Нас согнуло наше бремя,
но – не до конца.
Защищаясь, как и прежде,
от душевных ран,
в недоверчивой надежде
смотрим на экран.
Разве это слишком много —
тридцать восемь лет?
Над тревожною дорогой
снова брезжит свет.

А суть вещей, наверно, в том,
чтоб кочевать из дома в дом,
переходить из дряхлых рук
в младенческие руки.

А жизни суть – чтоб мудр и тих
сумел прожить от сих до сих,
и каждый год замкнулся в круг,
как кольца древесины.
Но я живу, и белый свет
вдруг озарится, отогрет,
вдруг засверкает, как алмаз,
огнём высоких истин.
И твёрже взор, и зорче глаз,
и голос мой не голос – глас,
и гулко, будто детский мяч,
пружинит шар земной.
Как во дворец, к себе домой
иду – и вдруг – о боже мой! —
нет ни кола и ни двора,
и ни дворца, ни истин…
А древесины мудрой рост
так тих и бескорыстен.