Владимир Пучков - Перекличка с прошлым. Стихи

Приятно слышать мне поэтов имена…

Сегодня пробудился я в часу шестом, —
В росе на травах солнышко играло,
Благоухало, пело всё кругом, —
Душа моя в восторге замирала.

В движеньях тонких проявляется душа,
Как чувство красоты, любви и неги.
А голос свыше тихо мне внушал:
«Запомни чудное мгновение навеки!»

Быть может и тогда, в погожий майский день
Российская земля торжествовала:
Под свой покров божественная сень
Новорожденного поэта принимала.

В движениях души – загадочная Русь, —
Она есть связь времен и поколений.
А в жизни рядом – торжество и грусть,
О чем глаголил многократно гений.

В его твореньях – философия любви,
Борьба страстей – их взлёты и паденья;
Страдания людей, цена крови,
Душевный бунт и к вольности стремленье.

Читая Пушкина, то тихо загрустим,
То сердце вдруг наполнится усладой,
Как будто бы вокруг курился ладан, —
Не замечаем мы при этом едкий дым;

Бывает, что в груди волненье ощутим,
Переживая за героев драмы…
Творения его подобны храму, —
За это Пушкина читаем, любим, чтим.

Перебираю в памяти места,
Где жизнь текла опального поэта,
И слышу вдруг, как свыше мне уста
Глаголят: «Посети их нынче летом»!

Глагол услышав, я спешу туда,
Где торжествуют русские просторы,
Где испокон веков – Святые Горы,
Куда влечет счастливая звезда.

Там, на холме, у стен монастыря,
Где предков прах и Ганнибалов тени,
Упокоение обрел бессмертный гений,
Когда горела зимняя заря.

От гор Святых тропинкой через лес
Иду в Михайловское, созерцая
Всю красоту, что дышит здесь окрест,
Творца дыханьем прославляя.

А над рекой стоит тот самый дом,
Что стоит всех дворцов и всех лачужек.
Российской Меккой станет дом потом
Для почитателей – друзей, его подружек.
Весь день его ищу, уж в Святогорье звон,
Как благовест, зовет к ночному бденью.
Да, не у Вульфов ли в Тригорском он?
О, нет! Он – в Петербурге, без сомненья.

Прекрасна ты, родная сторона!
А ты, столица северной Пальмиры,
Поэту провидением дана,
Чтоб быть воспетой его лирой!

Не верьте вы тому, кто скажет вам,
Что умер он и нет его на свете:
Принадлежа невидимым мирам,
Он нас, землян, стихом приводит в трепет!

За Машуком взошла луна,
Там, где-то над хребтом Кавказа;
К зениту поднялась она,
И стало необычным всё для глаза.

Светило в небе: лунный день,
Освещено всё мягким светом,
И всё отбрасывает тень,
И стела в честь его – поэта.

Он здесь стоял: живой Мишель
Под сенью славного Машука,
Стоял так просто, как мишень
Мартынова, его же друга.

Здесь пулей он убит, сражён,
Душа ушла в мир вечной тени.
Он был наивен и смешон,
А духом – превосходный гений.

Таинственного много в нём,
Загадочны и жизнь, и лира:
То гений жёг его огнём,
То бог – создатель сего мира.

Все мысли в фокусе одном —
Везде любовь со смертью рядом,
Хотел заснуть он вечным сном,
Чтоб смерть была ему отрадой.

Мятежным сердцем он искал
То бурь земных, то вдохновенья.
Он созерцал с кавказских скал,
Как демон, красоту творенья.

Но восхищался лишь на миг,
А дальше – муки и терзанья:
Ему являлся смерти лик,
Он ощущал её лобзанья.

Так мало связан он земным
И внешне жил совсем беспечно.
В его стихах – загадки, сны,
Могил таинственность и вечность.

Зачем же жил? Зачем творил?
Кому нужны его страданья?
Какие тайны он открыл?
Унес с собой какие знанья?

Поэт в страданиях велик,
Печальных мыслей, будто улей.
Мир не услышал стон иль крик,
Когда он пал, сражённый пулей.

Не плачь, Россия! Не тужи!
Нам ни к чему твои страданья.
Поэт давно звездой кружит
И озаряет мир сияньем.

Нас восхищает каждый стих,
Как совершенство, своей тайной.
Нельзя к нему добавить штрих,
И это, верно, не случайно.

Над Машуком луна опять,
В другие ночи звёзды светят.
Не повернуть событий вспять,
На все вопросы не ответить.

Ты для меня, как у Блока,
Дама Прекрасной Мечты:
Профиль чеканный и локон,
Брошь на упругой груди,

Пальцы изящные в кольцах
И на запястье браслет,
Голос – ансамбль колокольцев,
Взор твой – чарующий свет;

Тайну скрывают походка,
Шелком обтянутый стан,
Страсть излучаешь, но кротка,
Загадочна, словно туман;

Облик твой ярок и светел
Словно светильник во мгле, —
Нет тебя ближе на свете,
Достойнее нет на земле!

«И я любил, и я изведал
Безумный хмель любовных мук…»,
А дальше нам поэт поведал
Так неожиданно и вдруг,

Что было их – любимых много:
Простых, таинственных, иных,
Но шли они одной дорогой
В пределах чувственных, земных;

Что страсть кипела, сердце билось, —
Плоть возносилась над землей…
Любовь – страдание, – не милость;
А наслажденье, словно зной,

Что выжигает летом травы
И нивы, губит урожай.
Нет, не снискать поэту славы
На этом поприще, – сей край
Ему опасен. Он не может
Принадлежать вовек одной.
Любовь земная сердце гложет, —
Поэт в погоне за мечтой.

Мечта однако ускользала,
Как ею он овладевал.
Одна другую замещала,
Но – недоступен идеал.

Прозрел: любовь страшнее зелья,
Страшнее, чем девятый вал —
Вот оттого с таким весельем
Он проклинал все те ущелья,
Где и любил, и целовал.

Любовь познавши неземную,
Поэт отринул плоти страсть;
Как гимн, запел он «Аллилуйя!»,
Чтоб Бог не дал опять упасть

«На ложе страсти роковой»…
Да, был поэт с такой судьбой.

Ещё один Владимир – Маяковский,
Так много можно говорить о нем,
А если кратко и по-философски, —
Горел он революции огнем.

Ведь в футуризме отражалось пламя
Всех будущих свершений и побед.
Народ поднял пророческое знамя,
Окрашенное кровью в красный цвет.