Александр Бутенин - Наедине с тобой и Петербургом. Стихи о любви

Проверяю друг за другом,
как военные посты,
грандиозных арок дуги
– Петербургские мосты.

Правый берег в отдаленьи,
вон «Авроры» силуэт,
и в гранитном обрамленьи
Петропавловки хребет.

Слева Сад, его ограда —
стройный острый частокол —
мне во время променада
легкий делает укол.

Обижается, что не был
на свидании зимой,
я краснею, а вот небо
холодеет синевой.

Плиты набережных гулки,
звонко слышен каждый шаг.
Допущу в своей прогулке
на Дворцовую зигзаг.

Безмятежный, необъятный,
колоссальный, словно кит,
здесь, всегда невероятный,
Эрмитаж-красавец спит.

На Васильевском роскошен
разноцветных зданий ряд.
Левый сфинкс чуть-чуть взъерошен
ветерку благодаря.

Хорошо знакомый с детства,
ослепительно торчит
тонкий шпиль Адмиралтейства,
отражающий лучи.

Медный всадник бодро скачет
на измученном коне,
не представить их иначе.
Автор – скульптор Фальконе.

Ну и дальше по ранжиру
возвышаются дома,
осмотрю я их пунктиром,
ведь устал уже весьма.

Заверну в квартиру Блока,
там тепло и хорошо.
Интересно, все же: сколько
километров я прошел?

Образец надежной скрепы,
той, что с городом роднит —
Петропавловская крепость,
вековой ее гранит.

В этом каменном пространстве,
жить ничуть не тяжело.
Нас с завидным постоянством
с малых лет сюда влекло.

Лапы-стрелы бастионов,
кронверка полукаре —
до́роги традиционно
петербургской детворе.

Маленький Енисаари,
ограненный как алмаз,
в тополином пеньюаре
привлекателен для глаз.

В Триумфальные ворота
мостовая нас вела,
там сияет позолотой
шпиля стройная игла,

Благородною осанкой,
забирая сразу в плен,
где кровавая изнанка
из кирпично-красных стен.

Звонкой детскою игрушкой
всякий полдень слышен он —
выстрел из сигнальной пушки,
и курантов перезвон.

Не страшило нас нимало
то, что тут была тюрьма,
что стихия бушевала,
унося в залив дома.

Что убит был здесь наследник
повелителя страны,
что ни в первых, ни в последних —
декабристы казнены.

Все впитали наши гены
вместе с невскою волной.
Мы, друзья, аборигены —
Петропавловки родной.

На вершине шпиля ангел,
крест сжимает он рукой,
как огромный яркий факел,
берегущий наш покой.

Владимирский проспект длиной в полкилометра —
прекрасная собой прямая магистраль.
И летом и зимой, под шум дождя и ветра
ты с севера на юг летишь стрелою вдаль.

Красивые дома и каждый уникален,
хоть, голову задрав, гуляй и созерцай.
Владимирский проспект широк и вертикален,
ходили раньше здесь и конка и трамвай.

Приятно покидать тебя по Колокольной,
а по Стремя́нной вдоль к тебе вернуться вновь.
Сто раз пересекать в прогулке алкогольной,
и помнить каждый шаг, не это ли любовь?

Фонтанку достигать дворовым лабиринтом,
Довлатову послав изысканный привет,
отведать по пути Хугардена две пинты,
тем самым пошатнув в себе менталитет.

Навеки позабыть машину и троллейбус,
автобус и метро, и двигаться пешком,
проспектов и дворов разгадывая ребус,
а в Графском честь отдать одной из старых школ.

Владимирский проспект весьма гостеприимен,
роскошен и хорош в любое время дня.
Немножечко сутул, чуть-чуть старорежимен
и очень много лет приятен для меня.

Тут прежде был «Сайгон» с отменным черным кофе,
и бил пивной родник в родимых «Жигулях».
Закрытье этих мест подобно катастрофе,
их помнят до сих пор во всех твоих щелях.

С тобою тезки мы (по отчеству хотя бы),
и я весьма польщен твоею добротой.
Ты в щедрости своей, как сам старик Хоттабыч,
сумеешь наградить исполненной мечтой.

Владимирский проспект окидываю оком,
колоколов звучит вечерний менуэт.
В одном из тех домов, а в нем в одном из окон,
нет-нет, да и мелькнет знакомый силуэт.

Нам, рожденным в Ленинграде,
эти виды – не внове.
С детства моциона ради,
мы гуляли по Неве.

Шпиль возвышенный и острый,
разводных мостов шпагат,
и колонн громадных ростры —
узнавали наугад.

Сада Летнего ограда,
серый в крапинку гранит,
даже больше, чем нам надо,
возбуждали аппетит.

Стог Исаакия массивный,
и дворцов помпезных ряд —
в городе декоративном
наш приковывали взгляд.

По родным шагали плитам
летом, осенью, весной —
ленинградская элита
в свой законный выходной.

Старый парк лежит над морем.
Сотни кленов и берез
ввысь растут, не зная горя,
ни в жару и ни в мороз.

Липы, ясени и туи,
ели, пихты и дубы
рвутся к небу, в ус не дуя,
в окружении воды.

Стрелами летят аллеи