Светлана Нагибина - Уголёчки

– Сейчас купим очки в «Антее», а потом пройдёмся до парка Победы?

– День-то какой белый сегодня! Конечно, прогуляемся.

Супруг всегда отвечал ей, потому что был в её сердце. Он жил там, ему там было тепло и уютно. Такое положение вещей устраивало обоих, жизнь продолжалась.

Очки купить в тот день не удалось.

– Сегодня уже все разобрали. Завтра отложу вам на плюс один семьдесят пять, – добрым словом отозвалась продавщица.

– Благодарю сердечно! В понедельник зайти не смогу, родительское собрание. Забегу во вторник.

Дорога до парка стягивала мысли в тугой пучок. Северный ветер вперемешку со снегом старался забраться в её тепло, охладить сердце, посеять тревогу о возвращении домой без порции свежих размышлений. Шаги, как мысли, не думай о холоде. – И вот уже берёзки. Сестрички дорогие, они всегда ждали её, всегда приветливо встречали.

Фотиния перешла дорогу и зашла в парк. Она дома. С некоторых пор ощущение дома появлялось здесь, рядом с храмом Веры, Надежды, Любови и матери их Софии. Только прихожанка ступала на парковую дорожку, как мысли сами собой обращались к Богу, а глаза поднимались в небо, словно ища родительской заботы. Молитва шла из сердца, свободная и чистая, похожая на неповторимо белый святочный день.

– Здравствуйте, мои хорошие. Соскучились? Я по вам – очень. Красавицы мои, берёзоньки, в любое время года я с вами. Вы и есть моя родина, островки правды, покоя, простоты. Ей казалось, она знает каждую, что у каждой свой характер, своя судьба, своя песня. Песня была, но Фотиния слышала её только в особые дни, когда душа затихала, наполняясь светом.

Сегодня её размышления были об уголёчках. Фотиния напряжённо искала образ будущей книги. Итак, уголёчки. Что-то горячее, раскалённое докрасна, какое-то открытие, пришедшее в душу с верой. То, что в одних руках долго не удержишь, потому что дано для всех. То, что нужно отдать, непременно отдать другим для тепла, для радости, а может быть, для спасения?

Шаги-мысли привели её на главную аллею парка, взгляд скользнул по привычному виду, и вдруг она замерла. С обеих сторон на стелах «горели» списки кировчан, героев Великой Отечественной войны. Здесь были имена Героев Советского Союза и полных кавалеров Ордена Славы, всего более двухсот имён героев, её земляков. Она поняла сразу, что все сейчас были с ней, на этой парковой дорожке. Ощущение пришло к ней не страхом или тревогой, но тихой радостью.

Фотиния смотрела на заиндевелые каменные плиты с выгравированными фамилиями и званиями и понимала, что все эти люди отдали жизни «за други своя», за Родину, что все они святые перед Богом. Тепло шло от их светлой памяти, имён, крепких корней, от великой правды народа, который всё сдюжит в любые времена. Уголёчками памяти стали для Фотинии святые имена героев-земляков.

– Как же нам надо жить, родные, чтобы не подвести вас, чтобы не осквернить ваш бессмертный подвиг?

Вопрос попал в мягкую глубь выходящей из долгой спячки души, он и раньше бывал там, сейчас же вернулся на своё законное место.

Субботний день долгим взглядом наблюдал за одинокой женской фигурой. Она медленно шла по рыхлому снегу, по знакомым тропинкам парка, то разглядывая ветки с комьями снега, то поднимая глаза наверх, туда, где осиротелые с осени кроны ловили уходящую радость белого святочного волшебства.

Сумерки уже показались из-за соседних девятиэтажек и были готовы обнять всё: и парк, и берёзки, и аллею героев, и маленькую женщину, что-то беспокойно ищущую то ли в себе, то ли в этом засыпающем парке.

От чёрной чугунной решётки начиналась дорога домой. Сколько сказано и спето о ней. Знакомыми дорожками бежалось быстро. На ходу думалось легко, учительница искала ответ на вопрос, который уже несколько дней не давал покоя.

– Как новость о духовном мире изменила её жизнь? Что удалось понять о себе?

Вопросы, вопросы. Они могли остаться без ответа долгое время или исчезнуть в одночасье. Только у Бога всё вовремя, всё полезное человеку. И ответ был дан ей.

«Я увидела людей, – легко подумала Фотиния. – Других людей. Не хороших и плохих, но только хороших, как малых деток».

Сравнение людей с детьми казалось понятным и очевидным. Малые дети. Они такие разные. И всё же есть существенное отличие между ними: послушные и непослушные.

Так и люди: все любимы Богом, все Его дети. Все созданы по образу и подобию. Господь даёт свободу каждому по большой отеческой любви. Человеку остаётся лишь выбрать, с кем быть, каким быть, послушным и благодарным или своенравным, горделивым.

Светлане Анатольевне стало по-настоящему жалко людей. Пронзительное чувство искренней, какой-то незнакомой доныне жалости согрело её сердце. Верующая была грешна, как все, и признавала это. Она понимала, что человеческие страсти – страдание, которое может исцелить только Бог.

На память пришёл известный афоризм Тертуллиана: «Душа по природе своей христианка». Да, все добрые у Бога. Это уже потом, после своего выбора, человек найдёт в земной жизни столько грязи, что тошно будет, если однажды увидит себя в истинном свете.

Уголёчки снова обожгли ладошку Фотинии. На этот раз калёным углем стали люди. Всякие: чужие и знакомые, верующие и не очень, совсем не верующие и сомневающиеся. Видение человеческой немощи, сочувствие любому отогрело женское сердце, изменило его.

Первый раз пытливой душе все окружающие казались добрыми, правда, с «болячками» греха. Так в ещё одной жизни появился новый опыт, тот самый другой мир, о котором узналось только теперь. Жалостью к беспомощным людям-детям отозвалась в душе любовь и молитва. Фотиния молилась о всех.

Чувства и мысли Светланы Анатольевны бурлили, обретая новое, доселе неведомое качество, делая дорогу домой короче. Зайдя в комнату и включив свет, вдова подняла глаза на календарь с изображением иконы Троицы Рублёва, что висел на стене.

Бог слышал её молитвы.