Евгения Клио - Мир грёз. Сборник

Достал вторую. Повернулся в ту сторону, где стояла девушка, прежде чем потух факел. Огромная гора под потолок из плотно уложенных тазобедренных костей. Тупик. Что ж, надо взять себя в руки и как-то выбираться из этого дерьма.

Так как лестницы наверх я не заметил, а с одной стороны от меня была глухая стена, ориентируясь по черепам, я выровнялся по направлению к другой стороне тоннеля. Шел, цепляясь за кости… самое ужасное было, когда попадал в глазницы, в которых поселились склизкие улитки.

Или пауки, сразу же пытающиеся залезть по руке под куртку. Им видимо тут тоже не особо нравилось. Казалось, прошли годы. Несколько раз я останавливался, в надежде услышать хоть кого-нибудь живого. Ждал. Потом собирался с силами, и шел вперед.

Как-то даже показалось, что где-то рядом плачет Марго, а мужской голос читает молитвы.

Спустя какое-то время – мимо меня прошел кто-то, гремя связкой ключей. Крикнул – и все пропало.

Я сходил с ума.

Рано утром меня нашли обессиленного почти на выходе. До дверей оставалось всего пятнадцать метров.

О том, что мне крупно повезло, вызывая скорую не переставали твердить экскурсовод, на французском, и переводчик – на ломаном русском, хватаясь за голову и размахивая руками.

Врачи скорой, что-то пролепетав по-французски, наставили мне кучу уколов и по моему настоянию – отвезли в аэропорт.

Пока я отходил от шока в реанимобиле, узнал от экскурсовода – не без помощи переводчика – что побывал в Парижских катакомбах. Марго и Анри – жили в семнадцатом веке и безумно любили друг друга. Она была из бедной семьи, а он – богатых кровей. Решив сбежать, они договорились встретиться в каменоломнях – еще до того, как туда были перевезены захоронения.

Они должны были пересидеть там до утра, и уже на рассвете сбежать из города. Но им это не удалось – влюбленных завалило обвалом.

Парижане в том месте поставили мемориал, где подростки стоят рядом. И со слов сторожей – ночами там действительно слышен плач девушки, и как парень, успокаивая ее, читает молитвы.

Тот сторож, о котором рассказывала Марго – реально существовал, но однажды он, как и я, немного не дошел до выхода. Экскурсии тогда не проводили, и его нашли только через одиннадцать лет.

Если будете в Париже – обязательно посетите эти катакомбы. Только днем, и только с экскурсоводом.

А для меня эта история навсегда останется в памяти. Ведь не каждый день удается побывать на руинах человеческой эпохи.

И да, в спорах я теперь не участвую, да и путешествовать не очень люблю.

Уже давно вечер накануне Рождества так не радовал погодой: крупными хлопьями падал пушистый снег, правда тут же тая на асфальте. Предпраздничный воздух был морозен и свеж.

Ярмарка встретила Верену веселыми напевами про олененка Рудольфа – взрослые и дети охотно подпевали, прогуливаясь по магазинам в поисках подарков. В баре напротив, за ярко сверкающим панорамным окном, кто-то радовался очередной кружке глинтвейна, кто-то жареной колбаске, а дети радостно уплетали булочки и сахарную вату с пряниками.

Телефон зазвонил неожиданно. Девушка переложила пакеты в одну руку, сняла перчатку, посмотрела на экран мобильного. Бруна.

– Алло! Что случилось?

– Баб Шура.

– Что с ней? Да говори ты уже, не молчи! – замедлив шаг, прокричала Верена, стараясь быть громче колокольного звона.

– Отказывается есть. Снова начала говорить о том, чтобы отвезли ее в Ленинград.

– Сейчас он называется – Санкт-Петербург.

– Ой, какая разница! И это накануне Рождества! Поговори ты с ней, может, послушает. Что ей не живется в Кельне? Да и возраст уже, все-таки. А она все свое – «там лучше», «Родина», «душа тянется». Я понимаю – там наши далекие корни. Но это – Россия. Я вот туда точно не поеду. На матрешек смотреть что ли?! Да и Хайнц против.

– Твой Хайнц всегда против всего, что не касается его выгоды. – вздохнула Верена. – Ладно, скажи ей, что после Рождества будет ей Ленинград.

– Вот сама и скажешь, я ее отвезла на Нилер Гюртель, в «Natalie» nursing service* («Натали» служба ухода за пожилыми). Попросила – ностальгия у нее по русскому языку. И праздник ей не праздник… Говорит, что не Рождество это – в декабре! Представляешь? Может, так будет и лучше – и мы отпразднуем, и она порадуется.

– Хорошо, Бруна. Послезавтра утром возьму билеты на ближайший рейс и заберу ее. Тебе матрешку не привезу – так и знай!

– Спасибо, сестренка! Я понимаю, что сейчас моя очередь быть с ней, но у меня семья, дети… Хайнц говорит – тебе проще. Счастливого Рождества!

– Счастливого Рождества!

**********

– Александра Петровна, вы уверены? – молоденькая медсестра-стажер стояла возле кровати женщины, нервно держа в руках иглу от капельницы. – раньше отказывались всегда, а сегодня… что-то случилось?

– Давай, ставь уже эту чертову штукенцию. Доктор же сказал – при приступах. Выспаться хочу… Голова болит от всего этого шума. Тяжелый ваш Кельн.

Аккуратно поставив капельницу, медсестра заботливо прикрыла женщину мягким пледом.

– Счастливого Рождества, Александра Петровна!

– Не мой это праздник, внучка. Иди, отдыхай. Я позову, если нужно будет.

Дождавшись, когда за медсестрой закроется дверь, баба Шура увеличила подачу лекарства в капельнице на максимум.

– Ну вот и все.

**********

Сначала какая-то необыкновенно воздушная легкость охватила все тело. Голова резко закружилась, вызывая приступ тошноты.

Темно. Темно и жутко тихо.

Баба Шура попыталась рефлекторно похлопать себя по ушам, но руки не слушались. Они были какими-то тяжелыми и ватными.

Ноги налились свинцом, и шагнуть удалось только с шестого раза. Под ногами не было ощутимой поверхности, и первые попытки были похожи на скачки вверх-вниз.

Почему-то в голову пришло сравнение – как будто вязнешь в болотной тине.

Вдруг посередине этого мрака появилась еле различимая светлая точка, похожая на светлячка.

Собрав все силы, насколько возможно, Александра Петровна подтолкнула свое тело в сторону единственного пятнышка, и у нее получилось – что-то медленно понесло ее вперед, к цели.

Тело стало неосязаемым, легким, как перышко.

Вскоре светлячок превратился в резной уличный фонарь, а позже – в повозку с извозчиком, подгоняющим белую лошадь-призрака.

Бабе Шуре даже показалось, что она – где-то далеко, сквозь вязкую тишину, буквально на мгновение – услышала свист кнута, ржание недовольной лошади, скрип колеса.

Как же давно она не слышала этих волшебных звуков!

Эйфория придавала сил и несла вперед, за повозкой. В это время загнанная извозчиком лошадь растворилась в воздухе, и светлое пятно начало увеличиваться в размерах, принимая величественную, четкую форму крейсера «Аврора». И снова – уже на пару мгновений – послышались звуки залпов орудий. Один за одним. Раскатисто. Звучно. Громко. Сильно.