Леонид Попов - Скальпель и перо

Леонид Попов, 1952 год

ВМЕСТО

ПОСЛЕСЛОВИЯ

В моих стихах так много седины…

Я не боялся в этом повториться.

Я очевидцем был, как говорится,

До той поры невиданной войны.

За восемь суток часу не поспать

В бою за безымянную высотку.

Казалось, друг мой из железа соткан,

Он поседел в неполных двадцать пять.

Считают: мудрость – спутник седины.

Философы всегда седеют рано.

Я чту в сединах наших ветеранов

Спрессованную мудрость всей страны.

Но здравому рассудку вопреки,

И по наитью странного порядка,

Порою в моду входят парики

С замысловатой проседью на прядках.

А седина – не только за войну.

Она за труд! О том давно известно.

Носите же на славу седину,

Но только заработанную честно.

ИЗ СТРАШНОГО ПРОШЛОГО

Как они людей травили,

Заживо бросали в ямы -

Этот самый Джугашвили,

Им в подмогу Микояны.

Я ничуть не упрощаю -

Нагляделся инквизиций,

Я лишь память укрощаю

С новых, с нынешних позиций.

Что поделаешь с тобою?

Всё, что свято взято с бою?

Эта память сердце гложет.

Буду жить, коль бог поможет,

С этой неусыпной болью.

Неизбежно отраженье -

Всё история восславит.

А за боль и униженье

И его и «окруженье»

По своим местам расставит.

Я лишь совестью болею.

Разве позабудешь это?

Претерплю! Преодолею!

И вперёд! К добру и свету!

***

«Пока я мыслю – я живу» -

Увы, и мудро и банально.

Уж где-то за ночным кордоном

Отгрохотало: «С Новым Годом!..»

А я порою не пойму,

Что переносно, что – буквально?

Живу. А за моим окном -

Небес послойные морщинки.

И засыпают тихим сном

Декоративные снежинки.

И кипень снежная берёз

Застыла будто бы в гипнозе.

И где-то бродит Дед Мороз

Вокруг больницы на морозе.

А лента памяти моей

Течёт отрывочно – кусками.

Как будто тысячи кунсткамер

Калейдоскопом перед ней.

И так до самого утра -

Et cetera, Et cetera…

МОЯ ПРЕДНОВОГОДНЯЯ НОЧЬ

Не жалуюсь. Жестокие уроки…

Ни ёлок, ни бокалов, ни друзей.

Уходит год.

Дежурный пост у койки.

И рушится иллюзий колизей,

Как обречённый Венецианский,

Который воды жаждут сокрушить.

Мне б Вотчала…

Не калий же цианистый!

Поскольку, прямо скажем -

Надо жить!

Как отодвинуть роковые сроки

В ущербно-изнурительной тиши?

И вот пишу, хоть знаю: эти строки -

Не больше чем гимнастика души.

В ушах то гром, а то – пчелиный улей,

То птичья трель, то дальние бои…

…Уснуть бы мне…

Но только б не уснули

Бессонные артерии мои.

Уж за окном и за больничной дверью

В снежинках наплывает тишина…

Я верую,

я верую,

я верю -

Придёт моя Победная Весна.

СЛОВО

О ПРОЛИТОЙ КРОВИ

Вы думаете павшие молчат?

Егор Исаев

Давно оглохли полковые рации,

Простужено кричавшие: «Вперёд»!…

До желтизны повыцвели реляции,

Лишь нашу память время не берёт.

Болит, как рана, память поколения,

…В огне леса,

и хлеб,

и русский лён.

И кажется до белого каления

Над нами мирный воздух раскалён.

Доватор, приподнявшийся на стремени,

Из-под руки глядит на нас в упор.

То не укор. В пространстве и во времени

Мы познаём себя до этих пор.

Казалось бы, вся суть вещей просвечена,

Пронизана священною войной.

Неколебим итог её. Развенчано

Зло на земле. Упрочен шар земной.

Но вот глубинно проникаю в души я

Иных людей. Затем над строчкой бьюсь -

Подспудного боюсь прекраснодушия,

Забвенья, как безвременья, боюсь.

За что казню себя такой нелепостью?

Смотрю на шрамы на седых висках

И всё немею пред громадой эпоса,

Который нам осмысливать в веках.

Как всё объять?

В душе? В архивах рыться ли?

Чтоб истину постичь наверняка -

Кто были те, планеты нашей рыцари,

Пришедшие от плуга и станка,

Богатыри той битвы исторической?

Я перед правдой сердцем не солгу,

Коль так скажу:

–Вопрос не риторический!

Мы перед ними всё ещё в долгу.

Нам отвечать какою правдой-верою

Они служили миру на земле,

Когда пылали их шинели серые,

Как пламя прометеево во мгле.

Как памяти далёкой отражение

Застыл на старой киноленте взрыв…

Ушли они в последнее сражение,

Своею кровью землю обагрив.

Ушли они – далёкие и близкие -

В немеркнущую вечность. В зной времён.

Шумит листва берёз над обелисками.

Солдаты – у прострелянных знамён.

У времени непостижимо быстрого

Есть свой накал и свой девятый вал…

Я эту память тоже кровью выстрадал,

Когда солдатам раны бинтовал.

И до сих пор ищу свои критерии -

Мне кажется на всех материках,

Как дуги вольтовы, ещё гудят артерии,

И кровь погибших – на моих руках,

На травах, на снегу…

Она – не ржавая

От времени, от ливней и ветров.

Она горит!.. Могущество державное

Озарено её огнём,

И отчий кров,

И сон дитя, и нежность женщины,

И налитое радугой зерно,

И всё, что было Родиной завещано, -

Солдатской кровью той озарено.

Века пройдут. Пройдут тысячелетия -

Ни ран, ни нашей славы не избыть.

И в мире нет бесчестнее бесчестия -

Ту кровь людскую хоть на миг забыть.

И вновь, как наяву, – Весна Победная!..

Уже Рейхстаг бризантами секут.

Мне душу опалила кровь последняя

До низверженья зла за пять секунд,

До завершенья боя, до салюта нашего,

Где пал последний вражеский редут.

… Над картами склонясь, седые маршалы

Седых солдат в бессмертие ведут.

И слушая в своей родной обители

Бессмертный гимн – «Священная война»,

На стареньком, видавшем виды кители

Старушка мать целует ордена.

А время набирает ускорение,

Как сны – отгрохотавшие бои…

Наденьте же нашивки за ранения,

Однополчане верные мои.

ДРУГУ, ЖЕНЕ

Надпись на книге стихов

Константина Симонова

Шла страной

Военная страда…

Чтобы лихолетье победить,

Мне Сурков и Симонов тогда

Помогли нежней и злее быть.

Я читал стихи и на пути

Сокровенно думал о тебе,

Чтоб собою быть,

Чтоб обрести

Должную уверенность в себе.

Я тогда, конечно, понимал -

Бой есть бой.

И жизнь и смерть – в бою.

И к груди сильнее прижимал

Карточку помятую твою.

Образ твой томился впереди.

Я шагал сквозь миномётный вой

С автоматом верным на груди,

Со стихами в сумке полевой.

из семейных альбомов. Ида Вениаминовна Попова – жена Л. П. Попова

«Жди меня» -

писал я под огнём.

Жил тобой в решающей борьбе…