Виктория Рыдлевская - Вопрос – ответ

Коли взялся ты вдруг за благие дела,
Будь уверен, что ноша по силам;
Помни – главное: что никакие слова
Не считаются подвигом милым.

Можно вдруг загореться идеей сполна
И кричать, и блевать, и молиться.
Нам на то и любовь была свыше дана,
Чтобы в ней от души раствориться.

Можно в миг озариться и ангелом стать,
Можно всех бескорыстно любить и прощать,
И в запале своём на алтарь вознестись,
И, гордясь сердцем светлым, направиться ввысь.

Можно всё! В доброте нет ошибок и прав,
Если сердце живёт и на подвиги рвётся.
Если хочешь ещё укротить гордый нрав,
Действуй, друг. Тот, кто хочет, добьётся.

Но тебе мой совет: понапрасну не трать
Сил душевных своих – сбереги.
Тебе надо секрет один всё же узнать:
Если хочешь помочь, помоги,

Но молчи, словно рыба. Ни слова, мой друг,
О делах своих добрых. В том суть:
Если станешь ты хвастать, о благе забудь —
Всё, что сделал, развалится вдруг,

Ведь добро есть добро. Для него не важны
Ни слова, ни признаний поток.
Здесь поступки и только поступки нужны,
Как в пустыне в день знойный глоток.

Для чего тебе свет? Для того ль, чтобы ты
Вдоволь мог насладиться почётом?
Есть ли в этом хоть капля, скажи, доброты?
Нет. Иначе зовётся – расчетом.

Не пытайся себя обмануть, не греши:
Лгать себе не старайся напрасно!
Есть добро, и оно, как опора души,
Велико и просто, и прекрасно!

Не бросай начинаний своих на пути,
За прирученных мы лишь в ответе.
Ты не можешь, оставив, беспечно уйти:
Как жить с этим, ответь мне, на свете?

Ты подумай: что хуже, что ранит сильней,
От чего в сердце раны ужасней, больней?
От того ль, что чужой для тебя человек,
Не заметив тебя, по делам поспешал?
Милый друг, ты его и не вспомнишь вовек,
В чём был он и какой, и куда он бежал.

Но простить никогда ты не сможешь того,
Кто поклялся тебе быть с тобою навек,
Но не выдержал груза «добра» своего,
И на что тебе нужен такой человек..?

На мокрой бумаге вновь пляшут слова и символика,
И каждая буква даётся лишь с тяжким трудом.
От прошлых ошибок останутся тень меланхолика
И страх тошнотворный, обрюзгший: а что же потом?

От правил, изживших себя и дождями пролившихся
На сердце мое, что бунтует, как бедный народ,
Остался больной отголосок надежды несбывшейся —
Ей смерть принесла запоздалый, ненужный почёт.

И смесь этих чувств, что основою стали безбрежною
Всей жизни моей и всего моего существа,
Что гладили сердце рукою и теплой, и нежною,
И мной вознеслись над другими да в ранг божества.

А после, подобно лавине, крушащей, безжалостной,
Что может и жаждет смести всё на этом пути,
Сие божество 5 5 Речь идёт о таком дефекте как идолопоклонство , пребывая в немыслимой ярости,
По сердцу больному решилось, не медля, пройтись.

И всё, что создало, развеять по ветру как пепел,
Ведь замки иллюзий, признаться, красиво горят!
И прежние звезды уже почему-то не светят,
Когда принимаешь собой приготовленный яд.

Я, впрочем, опять неправа. Кто, скажите, во всем виноват?
Чужие? Соседи? Начальник? Прекрасные доводы.
Но ведомо мне: я сама отварила свой яд,
Настолько сама, что готовы могила и проводы.

Сама для себя создала палача без морали,
Которому нужно со света изжить мой покой.
Чем стала теперь я на этой могучей спирали
Вдаль мчащейся жизни, что вдруг изогнулась дугой?

Что есть я теперь и могу ли надеяться втайне
На то, что мой идол меня наконец пощадит?
И участь моя, что казалась легка изначально,
Твердеет мгновенно, а после, как глыба, стоит.

И участь моя мне самой стала вдруг непонятна,
Что сделать могу и куда мне направить свой ход?
Вперед не выходит, пыталась вернуться обратно,
Но только забыла, где должен быть мой поворот.

Закрою глаза и не знаю, куда мне податься.
Кругом – километры заснеженных, тихих путей.
Кругом – пустота. Здесь уже ни к чему притворяться:
Любое лукавство хоронит под снегом метель.

Один на один. Бой с собственной тенью на равных
Без пушек, ножей – только верная сила души.
Что сможешь ты сделать, когда она жестким ударом
Собьёт тебя с ног и судьбу твою, в общем, решит,

Когда ты лишь кукла в её окровавленных лапах,
И каждый твой шаг от тебя не зависит ничуть?
И, щупая плоть твою, вновь прибегает на запах
За страхом и прочим – букетом зардевшихся чувств.

Она упивается властью, впиваясь в нутро мне,
И с жадностью ловит мольбу, обращенную к ней.
А я всё забытое что-то пытаюсь припомнить,
Что, может быть, ноне всего остального важней.

И смех яркий, светлый внезапно осветит округу,
Подобно огромной, сияющей белой звезде.
Я смело к врагу протяну чуть дрожащую руку,
Скажу ему тихо: «Здесь властвовать не тебе.

Ты здесь не хозяин, ты раб. Я тебе не покорна,
Ты создан был мной, мой заклятый и мелочный враг.
Пускай ты внушал мне, что я и слаба, и никчёмна,
Отныне я вижу отчётливо – это не так.

Тебя не боюсь, ведь страхи всего лишь границы
Для светлой и чистой, и самой могучей души!
Я с гордой улыбкой листаю былого страницы —
Возможно ли птицу просторов небесных лишить?

Душа безгранична, лишь мы создаем ей оковы
И цепи куём для неё, будто в этом вся суть.
Когда мы к полётам до самых небес не готовы,
Нам страхи мешают спокойно и чисто вздохнуть».

В реверансах прекрасных и пламенных
– С долей значимой всех условностей —
Нам придётся зажить с тобой правильно,
Чтобы стать королями никчёмностей;

Жить не так, как в ночи мечтается —
Нужно трезво смотреть на реальность.
Так бывает: беда случается,
Что в душе создаёт дуальность.

Мы последние дети двадцатого века,
Лишь заметка для новых, нечитаных книг.
Но и в нас уже нет от того человека
Ничего: изменились и взгляд, и язык.

Мы последние дети минувших столетий.
Что оставили мы для грядущих времен?
Чем отмечены души бессмертные эти:
Мы достигли чего-то, или это лишь сон?

Мы стоим между двух параллельных Вселенных,
Замерев на недвижимом рубеже,
Не остались и тенью на прошлого стенах,
Но и в будущих грезах нас нету уже.